Во дворце царила вселенская скорбь, и особенно ощущалась в личных покоях короля. Там она как бы сгустилась и слилась с тишиной и еще потемками, устроенными с помощью плотных гардин из тяжелого темно-синего бархата, что не оставили ни единого шанса лучу света проникнуть через зашторенные окна. Несмотря на время, стремительно приближающееся к полудню, в гостиной монарха и его спальне продолжали гореть свечи, а люди, что застыли там и тут в удрученных позах, казалось, не замечали этого. По наборному и покрытому толстым слоем лака паркету, больше похожему при таком освещении на зеркало, время от времени скользили тени, в которые превратились придворные вельможи, по статусу своему имеющие право находиться здесь и в столь ответственный момент.
– Что наследник? Еще не прибыл? Пора бы, а то, кто может знать… – такой и подобный тихий шепот, больше похожий на шелест листьев на ветру, время от времени раздавался в разных углах комнат.
Люди переговаривались совсем короткими фразами и больше вздыхали. Да и что они могли сказать друг другу, если придворный лекарь уже час назад дал точно понять, что монарху теперь больше нужен священник, а не он со своими знаниями и зельями. Вот и застыли все в ожидании церковника для причащения короля, а еще поджидали его брата, которого успели известить о трагическом положении дел во дворце. И вдруг что-то незримо будто бы колыхнулось в воздухе, точно живая струя пронеслась по покоям, а окружающие насторожились и превратились во внимание.
– Приехал. Он здесь. Кто? Священник? Он тоже прибыл. О чем речь? Не о чем, а о ком: герцог приехал во дворец. Где же он тогда? Разве, не должен сразу прийти сюда? Да, уже идет, но сначала переговорил с лекарем при входе. Все, внимание! Брат и наследник приближается к покоям! – другие голоса с тревогой и явным возбуждением раздались, как отразились от полов и стен и поднялись ввысь, к потолкам с искусной лепниной.
– Его сиятельство, герцог Амвийский! – пронесся басовитым и раскатистым гулом голос церемониймейстера, зазвучавший сначала где-то в центре дворца, а потом распространился по коридорам и достиг монарших покоев.
