– Мне пришла посылка, – сказала Жозефина Кортес девушке в окошке почтового отделения на улице Лоншан, в 16-м округе Парижа.
– Из Франции или из-за границы?
– Не знаю.
– На чье имя?
– Жозефина Кортес. К-О-Р-Т-Е-С…
– У вас есть извещение?
Жозефина протянула желтенькую бумажку: «На ваше имя получена посылка…»
– Удостоверение личности, – устало попросила служащая, крашеная блондинка с блеклым лицом и блуждающим взглядом.
Жозефина достала удостоверение и положила на стойку перед девицей, которая тем временем завязала беседу с коллегой о новой диете на основе красной капусты и черной редьки. Наконец она взяла документ, приподняла одну ягодицу, затем вторую и, потирая поясницу, слезла со стула.
Вперевалку она направилась к коридору и исчезла из виду. Черная минутная стрелка ползла по белому циферблату стенных часов. Жозефина смущенно улыбнулась выстроившейся за ней очереди.
Я ведь не виновата, что мою посылку куда-то засунули и не могут найти, словно оправдывалась ее сгорбленная спина. Я не виновата, что она сперва попала в Курбевуа, а уж потом сюда. Да и вообще, откуда она взялась? Может, из Англии, от Ширли? Но ведь она знает мой новый адрес. В принципе это похоже на Ширли: взять и прислать тот самый чай, что она покупает в «Фортнум энд Мейсон»[1], пудинг и пару вязаных шерстяных носков, чтобы у меня не мерзли ноги, когда я работаю. Ширли всегда говорит, что любви как таковой не бывает: любовь состоит из мелочей. Любовь без мелочей – все равно что море без соли, салат без майонеза, ландыш без колокольчиков. Жозефина скучала по Ширли. Та уехала с сыном Гэри в Лондон. Видимо, насовсем.
Служащая вернулась, держа в руках пакет размером с обувную коробку.
– Вы собираете марки? – спросила она у Жозефины, взгромождаясь на стул, жалобно пискнувший под ее весом.
– Нет…
– А я да. И, скажу я вам, эти просто великолепны!
