Полоса пустынного каменистого пляжа протянулась на несколько километров. Для купания было довольно холодно, темно-зеленая вода не привлекала даже самых отчаянных. Но мужчина и женщина на берегу совсем не жаждали купаться. Они медленно брели вдоль кромки воды, держались за руки и молчали.
Мужчине было лет двадцать пять – тридцать на вид. Коротко остриженные темные волосы выдавали в нем военного, а широкое скуластое лицо с неистребимым выражением задора – американца. На мужчине были добротные темно-синие джинсы и светлый свитер крупной вязки, колючий, но теплый. Из-за трехдневной щетины на щеках и подбородке мужчина казался на первый взгляд старше, но потом добродушный взгляд пронзительно голубых глаз или радостный смех мальчишки безошибочно указывали на то, что он вряд ли отпраздновал свое тридцатилетие.
Женщина рядом с ним была из разряда тех, кого редко называют красавицами, но от кого не могут оторвать глаз. Довольно высокая, она была удивительно хорошо сложена, и одно удовольствие было наблюдать за тем, как красиво она движется по песку, осторожно переставляя ноги. На ней была теплая шерстяная юбка, с которой резво играл морской ветерок, и ярко-зеленая непромокаемая куртка. Длинные темные волосы развевались на ветру, и женщина время от времени недовольно встряхивала головой, чтобы хоть как-то привести их в порядок.
Они почти не разговаривали, лишь изредка перебрасываясь ленивыми фразами. Слова ничего не значили для них. Здесь в ход шли только ощущения, взгляды, робкие касания, немая беседа двух сердец, отлично понимающих друг друга и без глупых попыток облечь чувства в жалкие символы.
Они познакомились два дня назад и сразу потянулись друг к другу, подчиняясь инстинкту, более древнему, чем все, созданное человеком. Он вряд ли мог сказать, что именно привлекает его в этой молчаливой девушке с пышными волосами. А она, которая раньше чуточку снисходительно относилась ко всему американскому, не уставала удивляться тому, что в этом мужчине даже недостатки кажутся ей достоинствами. Его громкий голос, непоколебимая уверенность в себе, жизнерадостность – все служило для нее источником неизвестного дотоле удовольствия, и она трепетала при одной мысли о том, что он принадлежит ей без остатка.
