1. Глава 1. Ширма
Я вздрагиваю, когда слышу объемный, «пухлый» раскат грома, который словно продолжает перекатываться на моем языке, пока смотрю в свое небольшое окошко.
Надо бы его помыть. Когда-нибудь.
У меня так много разных забот, что я, бывало, забываю волосы расчесать, куда там об окнах думать? Ну правда. Работаю круглыми сутками, и, черт возьми, как же я устала…
Медленно встаю с узкой кровати, а будто вообще не спала. Тело ломит. Вчера на подработке я, кажется, переоценила свои возможности. А вообще это достаточно забавно — мою окна и убираюсь в офисах, а в своем доме некогда. Эх…а надо.
Будильник продолжает противно пищать и бить по мозгам, и я брезгливо смотрю на свой старый телефон, цыкаю и тянусь к экрану. Все. Тишина. Благословенная тишина! Аллилуйя! Теперь пора собираться.
Итак. Меня зовут Астрид, и мне двадцать шесть. Я — медиум. Ой, нет, что сказала? Глупость. Психолог. Я — психолог. Серьезно повторяю это несколько раз, глядя на свое отражение, пока чищу зубы, потом киваю, сплевываю белую, мятную пасту и умываюсь.
Но вообще-то это правда. Я про первое свое определение — у меня действительно есть способности. Я уже и не помню, когда «увидела» что-то потустороннее впервые в жизни, но хорошо помню, когда это ощущение «чего-то сильного внутри» утроилось. Похожая погода была — ливень, только время суток другое — ночь. В тот день я в последний раз видела мамочку живой.
С нежностью смотрю на ее фотографию и оставляю поцелуй, перенесенный с кончиков указательного и среднего пальцев прямо на ее изображение. Маму я люблю безумно! Она была художницей. Очень талантливой. В Москве ее картины выставлялись даже и были популярны. Сейчас от всего этого не осталось и следа, конечно, пришлось продать. Из-за папы.
Нет, он у меня не алкаш, как это часто бывает, наоборот. Папа у меня — золото. Когда мамы не стало, мне было всего тринадцать. Представьте, каково это остаться одному с подростком, да еще и девочкой со «странностями»? Сложно. А человеку, как он, тем более. Папа в мои силы не верил никогда, он у меня полицейский. Им бы лишь вещественных улик нарыть, а в такие вещи они никогда не верят. Ну точнее до той ужасной ночи. После все изменилось. Нет, он меня за мои «сказки», как говорил раньше, не ругал и не корил, однако лишь когда забирал меня из больницы поверил раз и навсегда. Потому что глаза мои изменились. Теперь на дне голубых «озер», «как у мамы», остался отпечаток чего-то холодного. Смерти, наверно. Я ведь видела, что она умрет, и видела, как умирает.
