Слезы… опять эти горькие слезы,
Безотрадная грусть и печаль;
Снова мрак… и разбитые грезы
Унеслись в бесконечную даль.
Что же дальше? Опять эти муки?
Нет, довольно… Пора отдохнуть
И забыть эти грустные звуки,
Уж и так истомилася грудь…
С. А. Есенин
Взглянув на адресную табличку, размещенную на углу дома, я свернула во двор. Машин было немного, поэтому найти место для своей – труда не составило. Припарковавшись в нескольких метрах от второго подъезда, я заглушила двигатель и, откинувшись на спинку водительского кресла, в очередной раз взглянула на наручные часы – полдень. На детской площадке с цветным игровым комплексом гуляли малыши под пристальными взглядами бдительных мамочек. Две молодые девушки, покачивая коляски, сидели на скамейке о чем-то увлеченно беседуя. Дверь подъезда приоткрылась – дыхание прервалось, а сердце стало колотиться в бешеном ритме. Но тревога оказалась ложной: на улицу вышла пожилая женщина с маленькой лохматой собачонкой и направилась в сторону сквера, расположенного с торца дома.
Минут двадцать я просидела в машине, изнывая от тоски. Ожидание – самое страшное и мучительное время для меня, как оказалось. Схватив машинально пачку сигарет, валяющуюся между кресел, я чертыхнулась и коснулась рукой еще пока плоского живота. «Теперь мне стоит думать не только о себе, но и о будущем ребенке». Сунув сигареты в бардачок, я подняла взгляд на вновь распахнувшуюся дверь подъезда: на крыльце появился Ярослав с небольшой спортивной сумкой, а вслед за ним – молодая высокая девушка с большим круглым животом, который она поддерживала двумя руками снизу. Вцепившись в руль, я с силой сжала пальцы, поддавшись панике. В висках что-то застучало, подобно дятлу, пытаясь отвлечь меня от происходящего вокруг.
К подъезду подъехало такси. Ярослав открыл заднюю дверцу и помог девушке загрузиться в салон. Как только он опустился подле, машина тронулась с места. Я повернула ключ дрожащими пальцами и, вытерев потные ладони о брюки, села им на хвост. Слежка длилась недолго. Очень скоро такси въехало на территорию районного роддома и поравнялось с дверью приемного покоя. Я прижалась к обочине и приоткрыла боковое окно, рассматривая выбравшуюся из салона брюнетку. Она держалась за живот, с трудом переставляя ноги, а Ярослав, поддерживая ее под локоть, не спеша вел к крыльцу. Когда они вошли в здание, я закрыла окно и посмотрела на пыльный асфальт. То, что чувствовала я, не описать словами (по крайней мере таких слов в моем лексиконе не было). Осознать увиденное и принять его таким, какое оно есть, было практически невозможно. Мне требовалось время, чтобы прийти в себя и подвергнуть анализу то, что видели мои глаза.
