Умерла моя тетя. От передозировки. То есть к этому все и шло, слишком бомондскую, и одновременно богемную, жизнь она вела.
Тетя Катя в свои сорок лет выглядела на двадцать восемь. Невысокая, хрупкая, с большими сиреневыми глазами, с бровями и овалом лица киногероинь начала двадцатого века, модная художница, она почти всегда носила воздушные шелковые одеяния и тяжелые золотые браслеты на тонких руках.
Считалось, что она полностью там, в искусстве. При одном виде Катерины удачливые мужчины втягивали животы и доставали пухлые портмоне, желая облегчить жизнь этой нежной бабочке с мечтательным взглядом.
Пейзажи тети Кати шли в салонах и вернисажах «на ура». Тетя рассеянно брала деньги за свои прозрачные картины. Казалось, она даже не знает, сколько ей дали денег и за что. Вот все это было сплошным, досконально и творчески продуманным обманом.
Тетя Катя имела постоянного богатого любовника, идеальную по планировке и дизайну квартиру и счета в трех банках. Дачей ее был особняк, обставленный антиквариатом, а заработанные деньги она аккуратно пересчитывала, записывая получившуюся цифру в специальный реестр.
Я это знала. Я была ее любимой игрушкой. Меня она не стеснялась, говорила все как есть, хотя следовать ее путем никогда не советовала. У нас было абсолютное взаимопонимание.
Только с наркотиками оказалось сложнее. Когда ее «припирало» или точно было известно, что сейчас привезут дозу, тетя Катя выгоняла меня из своего дома. Еще учась в институте, я пару раз заставала ее под сильным кайфом, и она, от щедрот своих, очень желала меня угостить. Ей хотелось поделиться своей радостью именно со мной, по ее мнению, ущербной.
Приходя в себя, она просила прощения, умоляла не говорить о случившемся моему отцу и никогда не поддаваться ни на чьи уговоры попробовать наркотики. Это было совсем не трудно, я далеко не самый тусовочный человек, да и не так часто меня куда-либо приглашают или чем-то угощают.
Родственников у тети Кати было двое – мой отец, то есть ее старший брат, и я, любимая единственная племянница.
Мою маму Катя за личность не считала. Мама платила Кате тем же. «Принцесса в горохе» называла она ее, подразумевая и внешнее Катино эстетство, и твердость характера, а также звук и запах, получающиеся после употребления данного продукта. Но при известии о смерти Кати мама долго плакала, обзывая ее красивой идиоткой.
