Нортумберленд, Англия, июль 1920 года
Хорошо утоптанная тропа, что петляла меж ежевичных кустов, сделала поворот и потянулась вдоль полуразрушенной, щедро укутанной мхом стены. Решив сделать привал, я остановилась, поставила саквояж и из любопытства перегнулась через стену, обнаружив, что с другой стороны она обрывается склоном, круто уходящим вниз, туда, где журчали невидимые воды то ли речки, то ли ручья. От неожиданности по спине пробежал холодок, и слегка закружилась голова. Правда, последнее случилось, скорее, от усталости и голода – эти два чувства стали уже привычными. Но солнце палило во всю мощь своей июльской беспечности, стрекоза приземлилась рядом, посидела, подрагивая прозрачными хрустящими крыльями и взмыла в полете; стайка желтых бабочек зависла в желтом пируэте, и холодок прошел, уступив место струям горячего пота.
– Andiamo, andiamo… – хрипло пропела я и закашлялась. Моцартовская песнь коварного соблазнителя отчего-то с самого утра упорно крутилась в голове, словно увлекала в неизвестность чужой страны. А ведь бедняжке Церлине повезло, что у Жуана оказалась столь верная и сумасшедшая возлюбленная Эльвира, которая спасла ее от бездушного обольстителя. Впрочем, о чем это я? Вновь о том, что осталось там, позади. Хотелось пить, но стеклянная фляга, которую я наполнила в деревенском пабе, была почти пуста, удалось вытрясти из нее лишь жалкие капли, слегка смочив губы. Я сняла шляпку, кое-как расчесала слипшиеся от пота волосы, села на траву, прижавшись спиной к нагретым солнцем камням, закрыла лицо платком, и.… уснула.
Проснулась от ужаса, вдруг навалившегося душащим полотном. Открыла глаза, сдёрнула платок и наткнулась на чужой взгляд. Яркие голубые глаза смотрели на меня в упор. Вскочила, чуть не упала и была подхвачена и поставлена на место сильными руками молодого мужчины. Он тотчас отпустил меня, но, отступив на полшага назад, продолжил бесцеремонно разглядывать, и мне ничего не оставалось, как ответить ему тем же самым. Зрелище оказалось более чем приятным – к голубым глазам и вьющимся темным волосам прилагались неплохо продуманные создателем черты лица, внушительный рост, широкие плечи и хорошо сшитый полотняный костюм.
