1801. Я только что вернулся от своего хозяина – единственного соседа, который будет мне здесь докучать. Место поистине прекрасное! Во всей Англии едва ли я сыскал бы уголок, так идеально удаленный от светской суеты. Совершенный рай для мизантропа! А мистер Хитклиф и я – оба мы прямо созданы для того, чтобы делить между собой уединение. Превосходный человек! Он и не представляет себе, какую теплоту я почувствовал в сердце, увидав, что его черные глаза так недоверчиво ушли под брови, когда я подъехал на коне, и что он с настороженной решимостью еще глубже засунул пальцы в жилет, когда я назвал свое имя.
– Мистер Хитклиф? – спросил я.
В ответ он молча кивнул.
– Мистер Локвуд, ваш новый жилец, сэр. Почел за честь тотчас же по приезде выразить вам свою надежду, что я не причинил вам беспокойства, так настойчиво добиваясь позволения поселиться на Мызе Скворцов: я слышал вчера, что у вас были некоторые колебания…
Его передернуло.
– Скворцы – моя собственность, сэр, – осадил он меня. – Никому не позволю причинять мне беспокойство, когда в моей власти помешать тому. Входите!
«Входите» было произнесено сквозь стиснутые зубы и прозвучало как «ступайте к черту»; да и створка ворот, к которой он прислонился, не распахнулась в согласии с его словами. Думаю, это и склонило меня принять приглашение: я загорелся интересом к человеку, показавшемуся мне еще больше нелюдимым, чем я.
Когда он увидел, что моя лошадь честно идет грудью на барьер, он протянул наконец руку, чтобы скинуть цепь с ворот, и затем угрюмо зашагал передо мной по мощеной дороге, выкрикнув, когда мы вступили во двор:
– Джозеф, прими коня у мистера Локвуда. Да принеси вина.
«Вот, значит, и вся прислуга, – подумалось мне, когда я услышал это двойное приказание. – Немудрено, что между плитами пробивается трава, а кусты живой изгороди подстригает только скот».
Джозеф оказался пожилым – нет, старым человеком, пожалуй, и очень старым, хоть и крепким и жилистым. «Помоги нам Господь!» – проговорил он вполголоса со сварливым недовольством, пособляя мне спешиться; и хмурый взгляд, который он при этом кинул на меня, позволил милосердно предположить, что божественная помощь нужна ему, чтобы переварить обед, и что его благочестивый призыв никак не относится к моему нежданному вторжению.
