Мокрый весенний лес вытянулся стеной своими голыми стволами и ветками. Они поднимались к белому без единого просвета небу и смыкались над головой куполом из частых угольных штрихов, слегка покачивающихся на раскатах редкого ветра. Земля ещё несла на себе подтаявшие ледяные корки снега, но кое-где уже зияла чёрными дырами в размытой оттепелью подстилке из прошлогодней листвы и хвои.
С верхних ветвей то и дело падала талая вода. Повсеместные шорохи от тяжёлых капель привлекали внимание пробирающейся через лес тёмной фигуры, обостряя восприятие и слух. От подобной концентрации, призванной сохранить жизнь во что бы то ни стало, довольно быстро заканчивались силы, и фигура приваливалась к мокрым стволам деревьев, отдыхая в непростом путешествии.
Кляслый мох в проталинах чавкал под ногами, затягивая обувь по самую щиколотку, в то время как подтаявший наст не позволял передвигаться быстро, норовя уронить беглянку. Хорошо, что Микаэ́лла догадалась переобуться в том состоянии, в котором покидала замок. Туфли, которые она носила дома, пришли бы в негодность, не успела бы девушка даже миновать овраг. Тёплые мохнатые унты, огромные и невостребованные хозяином более, позаимствованные ею на кухне для слуг, некогда принадлежали их повару, павшему одним из первых. Шаги в них давались сложно, но принцесса не жаловалась, всё лучше, чем босиком. Главное – не смотреть вперёд, а то можно впасть в отчаяние от бесконечности непосильного пути.
Большой, такой же не по размеру, как и обувь, балахон с капюшоном из чёрной медвежьей шкуры, снятый с убитого захватчика возле замковой стены, уже особо не грел, будучи мокрым. Но и с ним расставаться Микаэлла не планировала, потому как остаться без укрытия в лесу – это чистой воды безумие, с учётом того, что под балахоном скрывалась лишь тонкая нательная сорочка, в которой девушка спала.
