– Отец, батюшка, можно вас так называть? – смотрит она мне в глаза, стоя передо мной на коленях, и я только молча киваю в ответ.
Скажу хоть слово, и, боюсь, голос меня выдаст.
Незаметно сглатываю. Надеюсь, она не увидела.
Так, моя вера крепка, моя вера крепка, – повторяю про себя как молитву.
Палиться мне как раз сейчас не очень-то и надо.
Выборы в губернаторы на носу…
Да откуда она взялась, мать её? Прости, Господи.
Мягкая, как волшебное облачко – только дотронься, и сам с ней вознесёшься на небеса.
Глазища огромные, в них – целый мир. Губы спелые, алые, брусничные. Так и надкусил бы. Щёчки – румяные. Как яблочки в нашем саду монастырском.
Ох, Господи, прости меня грешного!
Да что это за искушение-то Святого Антония такое на мою голову?! От всех ведь сует и благ мирских уехал. И соблазнов…
А ниже и взгляд боюсь опускать, что творится…
Смотрю перед собой. Взгляд упирается в икону Сергия Радонежского.
«Укрепи мой дух, преподобный», – еле слышно бормочу про себя.
– Что, батюшка, вы говорите? – заглядывает мне в глаза, как святому какому-то.
– Да, дочь моя. Называй меня, как тебе угодно. Господу нашему без разницы, – выдавливаю из себя. Стараюсь как можно торжественнее и солиднее, только голос всё ещё не слушается.
Хриплый. Низкий. Как у маньяка.
Сексуального. А не как у схимника Иоана, кем я сейчас и являюсь.
По стечению обстоятельств.
Надеюсь только, что она не заметила моё, мягко говоря, волнение. Которое укрепляет не только мой дух, как я сейчас с ужасом для тебя понимаю…
– Батюшка, хочу вас попросить совета, – продолжает она. – Можно, ведь?
– Говори, – гляжу на Сергия Радонежского, и прямо вижу осуждение в его взгляде.
Ну да, старик, тебе-то такие аппетитные феи не являлись, насколько мне известно. Всё медведи да волки дикие, с ним не забалуешь. А тут, когда передо мной такое…
– Я много слышала про вас. Про вашу схиму, – снова эти бездонные молящие глаза.
Да кого я обманываю?!
Там ведь не только глаза! Там ведь и тело! Не тело, а роскошь какая-то невообразимая!
Ох зря ты, голубушка, так передо мной на колени встала.
Господи, прости меня за мысли мои грешные! Надо будет потом Дмитрия попросить на меня епитимью наложить. Заслужил.
