– Смородинка, можешь открыть глаза? Женя, ты не знаешь, где здесь… хотя бы автобусная остановка?
– Рогачев, как же ты достал, – хрипела она спросонья. – Дай поспать, нет сил, терпеть тебя по утрам.
Медленно звуки извне стали более четкими, но вязкость от сна осталась, Женька с трудом разбирает его возню. И не может открыть глаза, такие они свинцовые.
– Женя, – тряс ее Рустик, – никакое это не утро.
– На кой тебе автобусная остановка? Заначку там спрятал? – бормотала она.
– Типа того, – нервно ответил он, продолжая трясти Женькино плечо. – Заначку не прятал, но автобусная остановка пришлась бы очень кстати. От нее можно добраться до цивилизации со всеми ее пороками, и в их числе вожделенная заначка.
– Пешком иди, – отбивалась она.
– Да я б уже, сбегал туда и обратно. Только не знаю, куда бежать.
– Пространственный кретинизм? Последняя фаза деградации в свете злоупотребления запрещенными препаратами?
Женька не нашла в себе силы сбросить оцепенение, но Рогачев настойчивый, усадил ее и тряс уже в вертикальном положении.
– Да не сплю я, – отмахнулась она и наконец разлепила веки.
Пробуждение накатывало легким утренним бризом. Женька бездумно таращилась в пустоту, потом в осунувшееся лицо Рустика, а затем оглянулась по сторонам.
– Рогачев, ты где меня… разбудил?
– Жень, мне помощь нужна, – жаловался он. – Что-то тошно мне. На измене весь, подзарядка требуется. С медицинской точки зрения у меня абстинентный синдром, в простонародье отходняк. Причем жесткий. Если ты не проснёшься, я на людей начну кидаться.
Женька лениво почесала свалявшийся затылок, заразительно зевнула и наконец начала замечать детали обстановки. Не сразу, но в голову начали закрадываться мысли, что у нее тоже отходняк. Потому что она находилась в бревенчатой избе, на окнах деревянные ставни, мебель соответствующая, а позади печь, типа, мазанка. Нормальная, белая, крестьянская печь.
– Это что? – беззлобно поинтересовалась она.
– Изба. Смородина, – гнул свою линию Рустам, – транспорт где?
– Какой транспорт?
Она сидит на деревянном полу, вокруг тела вповалку, в избе холодно, а на ней розовая худи. Маргошина пошлятина, до которой Женька никогда не опускалась. Только сейчас ощутила, что продрогла. В животе настойчиво урчало. Значит, ещё и проголодалась. Но у Рустика иной голод.
