– Вы – Антонина Яковлевна Баулова, урожденная Дмитриева, 1896 года рождения, артистка петроградского цыганского хора?
– Да.
– Прибыли в Москву из Петрограда сегодня?
– Да.
– Живете в Петрограде давно?
– Восемь лет.
– С какой целью прибыли в Москву?
– У меня здесь жили родители и младшие братья с сестрой, я думала найти их.
– Вам известно, где они находятся?
– Нет. От них не было писем уже полгода.
За массивным письменным столом – короткая пауза.
– И вы приехали в Москву только сейчас?
– Я была больна тифом в Питере. Раньше при-ехать не могла никак.
Снова молчание за столом. Молодая женщина с темным худым лицом сидела напротив следователя очень прямо, не поднимая ресниц. Черное платье и траурный шарф, накинутый на едва отросшие, густые и курчавые волосы, еще сильнее подчеркивали ее смуглоту, запавшие прогалины под скулами и коричневые усталые круги у глаз.
Чувствуя на себе внимательный взгляд следователя, Нина упорно не смотрела на него. Казалось, что сделай она это – и человек за столом сразу почувствует ее смертельный страх, который, как женщине чудилось, пах остро и резко на все здание ЧК.
– Итак, родные вам не писали?
– Нет.
– Вас это не тревожило?
– Не особенно. Такие сейчас времена.
– Вы знаете, где находятся сейчас ваши родные?
– Нет. Вы уже об этом спрашивали.
– Вы знаете, почему вас вызвали сюда?
– Нет. – Далее смотреть в пол было уже невозможно, и Нина наконец подняла глаза. На то, чтобы удерживать на лице выражение спокойствия пополам с недоумением, уходили последние силы, она всерьез опасалась грохнуться в обморок. К тому же в тесном кабинете нечем было дышать от духоты. Май 1920 года выдался теплым и сухим. Каждый день над Москвой прокатывались короткие сердитые грозы, едва успевавшие прибить пыль на тротуарах и растрепать молодую листву в садах, но этим вечером, кажется, должно было полить по-настоящему. Глядя через плечо следователя в закрытое, все в пыльных потеках окно, Нина видела обложившую небо фиолетовую тучу, время от времени лениво посвечивающую молниями. Страшно хотелось пить и еще больше – папиросу. Но Нина понимала, что об этом нечего и думать, и продолжала в упор, как можно безмятежнее смотреть на сидящего перед ней следователя.
