В тот раз я хотел сказать ей так много, но из моего рта словно не выходило ни звука.
Конечно, это случалось не впервые…
Совсем не впервые, но впервые я почувствовал себя немым.
По-настоящему немым, и мне нечего было сказать.
Потерянный в её глазах.
Бессильный… как всегда.
Заперт в своей оболочке.
Глупый и жалкий.
Я, который готовился часами и часами и выкладывался полностью…
Часами и часами перед зеркалом, репетируя тон голоса и особенно то, что должен был сказать.
Часами и часами приводя в порядок волосы; эти проклятые волосы, которые никогда не лежат как надо.
Я собирался с духом… выкладывался полностью.
Хотел надеяться, прекрасно зная, что всё играет против меня.
Прекрасно зная, что надеяться было не на что.
Хотел в это верить.
Изгибаю губы в тщетной попытке улыбнуться.
Это не я.
Гримаса, может быть… садистская ухмылка.
Определённо не улыбка.
Я, который явился одетый по-праздничному и отполировал свой двухколёсный…
И на своём двухколёсном поехал за ней.
Как парни пятидесятых годов.
Одетый как дурак, который считает себя умным.
У меня слегка закружилась голова.
Я надеялся, что она сможет увидеть дальше.
Неверно истолковал её жесты, её доброту, её ласки.
Её тысячи «малышей».
Да, я понял неправильно, потому что внутри меня это было то, на что я надеялся.
Надеялся… не имея никакой надежды.
– Давай, я вижу, у тебя хорошо получается, – говорит она мне, всегда улыбаясь; всегда со своей обычной нежностью.
– Продолжай в том же духе.
Подмигивает мне и треплет по щеке.
Треплет.
Почти как десятилетнего ребёнка.
Теперь я понимаю значение слова «малыш».
Я ребёнок.
Может быть, вызываю у неё умиление… возможно, даже милый.
Но остаюсь ребёнком.
