Эпилог
Тишина после бури всегда лжива. Особенно в Эльдрейне. Последний крик старого дровосека, поглощенного внезапно ожившими корнями у самой границы Леса, давно отзвучал. Только шепот листьев на поднявшемся ветре да треск ломающихся ветвей нарушал гнетущий покой. Воздух, густой от запаха влажной земли и чего-то сладковато-гнилостного, впитывал звуки. В чаще, где свет едва пробивался сквозь сплетение крон, стояла девушка. Флора. Не Флора – имя, данное людьми, а Терн – имя, шептавшееся Лесом изнутри. Она смотрела на свою руку. Там, где час назад была лишь бледная кожа, зияла трещина. Глубокая. Сквозь нее проглядывала не кровь и плоть, а странная, темная древесина, испещренная тонкими прожилками, похожими на застывшую смолу. Она прикоснулась пальцем другой руки – пока еще человеческим – к краю трещины. Боль пронзила ее, острая, жгучая, словно под кожу впились тысячи игл. Знакомая боль. Боль проклятия. Боль превращения. Боль Леса, взывающего к своей потерянной частице. Она чувствовала его. Древо Желаний. Оно дремало в самом сердце Эльдрейна, древнее и непостижимое. Его сон был беспокойным. Сны Древа были кошмарами для всего живого. Она ощущала его голод, его ненасытную жажду жертв, его холодную, бездушную волю. И чувствовала, как ее собственное тело, клетка за клеткой, корень за корнем, откликается на этот зов. Проклятие сжимало ее все сильнее.А еще она чувствовала его. Веспера. Принца людей. Холодный шрам в самой ее сути. Тот, кто пришел за ней. Не как за человеком, не как за чудовищем, а как за ключом. Ключом к спасению своего королевства? К спасению себя? Его сердце… нет, не сердце. То, что билось в его груди вместо сердца – семя Древа – излучало леденящий пульс. Она чувствовала этот холод даже здесь, в глубине чащи, как предвестник бури. Он шел по ее следу. Он не остановится. Его воля была жесткой, как сталь, и такой же холодной, как та вещь, что заменяла ему душу. Флора сжала превращающуюся руку в кулак, игнорируя боль. Шипы под кожей кололи ладонь. Лес вокруг нее замер, прислушиваясь. Выжидая. Он знал. Знало Древо. Они все знали.
