Я замерла в дверном проеме кабинета ректора и смотрела, как он вколачивался в другую женщину. Так, будто это было что-то личное. Грубо, рвано, с лязгом дерева под бёдрами и тяжёлым дыханием, которое эхом било в стены, проникая в каждую щель этой обитой дубом комнаты.
Лилиана.
Она сидела на его рабочем столе, обхватив его ногами, и смотрела на меня через его плечо. На том самом столе, на котором так много раз страстно брал меня — теперь уже свою официальную невесту. Столе, за которым он проводил собрания, выносил приговоры, читал лекции по боевой этике.
А теперь он держал за талию её, вжимался в неё с такой животной жадностью, что мне стало дурно, и не только от измены — а от того, насколько искренним казалось его удовольствие.
Волосы Лилианы были взмокшими и разметаны по ее плечам, как шелковая белая мантия, блуза — разодрана, грудь блестела потом, губы распухли от поцелуев. Она кричала. И не от боли. Она наслаждалась. Специально. Нарочно. Для меня.
И только когда я сделала шаг вперёд — тяжёлый, нетвёрдый, с дыханием, застрявшим в горле, — она улыбнулась. Тихо. Медленно. Ровно так, как улыбаются победители на поле боя, когда у врага выбит меч и сломано сердце.
Я не должна была приходить.
Я говорила себе это раз десять, пока шла по коридору административного крыла, стискивая в пальцах край рукава, чтобы не думать. Но ноги всё равно вели меня туда, как будто внутри меня жила отдельная, самодостаточная воля, и она — в отличие от меня — точно знала, чего хочет.
С каждым шагом становилось всё тяжелее дышать, и дело было вовсе не в усталости, и не в страхе, и даже не в весеннем дурмане, что наполнял академию пыльцой, сиреневым туманом и вечно цветущими заклятиями. Нет. Дышать мешало другое — глухое, вязкое напряжение, которое висело в воздухе с тех самых пор, как следственная группа кронпринца оккупировала академию, разворошив всё, до чего могла дотянуться. После того, как шестеро золотых мальчиков «пропали без вести».
Эти люди были везде. В аудиториях, в башнях, в оранжерее, в библиотеке. Они шептались с преподавателями, расспрашивали студентов, осматривали винтовые лестницы, стучали жезлами по плитке, будто что-то искали под землёй. А он — мой Лоренц, мой жених, мой ректор — делал вид, что всё в порядке. Что они просто выполняют формальность. Что никакой угрозы нет. Убеждал, что он надежно спрятал тела тех членов тайного студенческого общества, которые собирались принести меня в жертву.
