– Ева, душа моя, быть может, хватит уже прятаться от наших иберийских друзей? – с откровенной иронией осведомился брат, когда нам принесли чай в библиотеку, которую я упорно не покидала с самого утра.
Эдвард без устали отмечал, что со стороны выглядело так, словно бы я держала оборону от незримого врага. Впрочем, как по мне, враг был вполне зрим, ощутим и на диво упорен в своем желании видеть мою скромную персону.
Начавшийся разговор был мне не по душе, однако в этот момент оставалось лишь набраться терпения, поскольку брат имел привычку высказать собеседнику абсолютно все, что только пожелал высказать, даже если этот самый собеседник постарается прямо во время беседы сбежать, крича от ужаса. Исключений близнец не делал даже для меня, хотя в этом как раз имелась определенная извращенная логика: мы с братом никогда не щадили друг друга, когда речь шла о правде.
– Эдвард, Мануэль меня домогался, разумеется, мне невыносимо его видеть, – почти возмущенно напомнила я, округлив глаза в совершеннейшем недоумении. Ну, должен же, в самом деле, брат вступаться за честь сестры! И совершенно неважно, что сестра может и сама постоять за честь как свою, так и всей семьи разом.– Грубо домогался, между прочим. Мне теперь так... Неловко?
Верного слова для этой нелепой ситуации подобрать никак не удавалось.
– Положим, не тебя, а Чергэн, – напомнил с усмешкою Второй и ласково потрепал меня по щеке, чем возмутил до глубины души, а заодно заставил задуматься: неужели настолько сильно сдала, если Эдвард позабыл, что я все-таки Первая? – И она, как тебе самой прекрасно известно, ничего общего с леди Евой не имеет. Но ты скрываешься от Де Ла Серта не только как Чергэн, но и как моя сестра тоже. Как мне объяснять это Мануэлю и Теодоро? Моя фантазия не так безгранична, как тебе кажется.
Все верно, Чергэн – женщина иного сорта, совершенно другого положения, нежели леди Ева Дарроу, и пусть отношение к дочери лорда Николаса Дарроу имеет, но настолько опосредованное… Однако это в любом случае я! Отделять одну личину – личность? – от другой уже как будто бы и не получалось с привычной легкостью, я не могла принять неуважительное отношение к цыганской шувани настолько же легко, как и прежде. Или все дело в Мануэле Де Ла Серта?
