ПРОЛОГ. Глава НОВЫЕ ЧИСЛА И ДНИ
1
Смертный список
1991-й год
На ночь всегда нужно прощаться. Вот счёт окончу…
«Ложки серебряные – Миле,
бусы агатовые и полуимпериал – Веке,
ридикюль крокодиловой кожи и полуимпериал – Тусе,
«Мозера» карманного –Товке,
полуимпериал и папашин портсигар в двадцать золотников – ему же,
запонки с тарантулом, перстень-печатку и полуимпериал – Мике,
вазу Галлэ с черной хризантемой, серьги-«слезки» горного хрусталя,
и полуимпериал – снова Миле,
Евгению – молчуна-«Макария»,
барометр Карла Воткея и «Гусляра» медного с чернилами…»
Зачеркнуть. Без чернил.
«Шуше – «Спас–Эммануил», «Спас – Лоза Истинна», «Спас – ярое око»
и Матушку-«Елеусу», фантаскоп со стеклянными пластинками для туманных картин, «Ниву» за 1911-й год и альбом с карточками ей же,
Псалтирь с серебряными застежками,
лестовку, молитвенник сафьяновый – Липе,
«Николу дырявого»,
«Николу паленого» и «Прибавление ума» в храм снести,
к отцу Ульяну…»
Теперь можно снести. Пусть снесут.
«Дома Малый и Большой – за живущими в них. Платье – нищим.
Книги…».
А что делать с библиотекой? Кому нужна пыль собрания сочинений отмененных авторов? Книга – дух, не тело, не плоть. Книга – воздух, книга – слезы; как отдашь? Про библиотеку подумать и вписать. Память на девяносто первом году принялась шельмовать. Прошлым годом сносно вела, а нынче себя оговаривает. Жил каждый день и незаметно из мальчика стал старик. Теперешняя жизнь сузилась так, что оторванная пуговица, расколотая чашка, выпавший снег – событие.
Лавр Павлович выключил лампу под зеленым плафоном и тут же снова включил. Зажег от спички витую стеариновую свечу и вовсе погасил зеленый. В горсти трепыхалось пламя, обжигая узловатые пальцы и едва освещая спинку кровати, подлокотник кресла и угол с книжными полками – часть разгороженного, тесного, а прежде просторного, в два окна, кабинета. Опасаясь заскрипеть дверными петлями, крадучись выбрался в приоткрытую дверь и зашаркал ближе к спальне Шуши. Свет тащился за свечой через весь зал.
От оконного занавеса на бахрому гобеленовой скатерти и львиные ножки «Бехштейна» пролегла безукоризненная игла лунного луча. Приостановился у рояля, порицательно покачав головою, как на вещь странную, не входящую в его
