За окном шел дождь. В редакции было тихо – все разбежались кто куда. Лора подошла к окну и взглянула с высоты двенадцатого этажа на мокнувшую внизу машину. Нехорошее предчувствие, причину которого она еще не знала, охватило ее. Откуда вдруг это чувство тревоги и неуверенности в себе? Может, от того, что она плохо спала? Ночью было душно и как-то особенно одиноко. Борис обещал позвонить – и не позвонил. Она представила себе, как он ходит сейчас по улицам Москвы, встречается с незнакомыми ей людьми – словом, ведет свою, только ему известную жизнь. Интересно, как спалось ему в гостинице, что ему подавали на ужин в ресторане, да и вообще, вспоминает ли он ее, Лору? Ох уж эти его командировки…
Она взглянула на плод своего утреннего труда – лист с отпечатанным на нем заголовком и двумя строчками начала – и поняла, что, возможно, в ней умерла скрипачка или балерина, но заниматься журналистикой надоело.
Больше того, в последнее время Лора стала замечать, что коллеги журналисты стали ее раздражать своим неуемным любопытством и нахальством, с которым берут интервью или высказывают свое мнение по вопросам, не терпящим дилетантства. Особенно это касается политики. Ты – журналист, вот и освещай себе на здоровье факты…
Дрынов – главный редактор газеты, в которой работала Лора, поручил ей написать статью о приехавшем недавно в С. директоре химического комбината Седове. «Птица высокого полета, собирается оснастить комбинат швейцарским оборудованием. Но, говорят, со странностями».
Но писать про «птицу» не хотелось. Выпито было две чашки кофе, а в голове все еще дремала, свернувшись клубочком, кошка-лень.
– Я сейчас поеду в лес, – сказала Лора забежавшей к комнату Лизе. – Ничего в голову не идет. Как-то нехорошо на душе. А это что?
Лиза, рассыпав по столу пачку свежих, сверкающих глянцем фотографий, ткнула пальцем в одну их них и просияла:
– Дрынов поручил написать мне вот об этом особняке. Представляешь, Феликс успел отпечатать снимки, а материал у меня почти готов! Вот увидишь, после моей статьи его не посмеют снести.
