Мышка проснулась от того, что кто-то тихонечко гладил её по лицу. Прикосновения были нежными, ненавязчивыми. Не открывая глаз, можно было определить, что это прикосновения любящего человека. Мышка открыла глаза и увидела склоненное над ней лиц того, кого она любила, кто любил её, но с кем она по каким-то причинам резко оборвала общение. Что это были за причины, она не помнила, помнила только, что её жестоко обидели, обидели подозрениями и недоверием…
Мышка осмотрелась по сторонам. Она лежала в просторном, залитом солнцем помещении, как будто на какой-то огромной террасе, а вокруг неё было много-много цветов. Все они росли в больших и маленьких вазонах. Те, что были побольше, стояли подальше, те, что поменьше, впереди. От каждого растения исходил свой собственный аромат: от одного – сладкий, от другого – мятный, от третьего – душистый, как от лесных трав…
Мышка была в кровати. Всё было белоснежным: простыня, одеяло, небольшая подушечка. Такая белоснежная постель была типична для большинства европейских отелей – Мышка это знала, потому что в своё успела попутешествовать. В последний раз она была в Брюсселе. Она туда уехала очень спонтанно и пробыла там достаточно долго. Поездка была грустная. Что вынудило её предпринять эту поездку, она не помнила. Не помнила она и подробностей пребывания в Брюсселе. В памяти всё было темным, как ночью. Помнила только, что эта поездка была для неё последняя…
– Я в больнице? – Спросила Мышка, оглядываясь по сторонам и не особо обращая внимание на того, кто сидел рядом и смотрел на неё с улыбкой.
– Нет, ты уже не в больнице, – ответил он. Почему же они так долго не общались? Из памяти было вытерто всё. Мышка поморщилась, пытаясь хоть что-то вспомнить.
– Если я не в больнице, то где? В санатории?
– Нет, ты не в санатории. Ты там, где намного лучше, где хорошо так, как нигде больше.
– Где же тогда?
– Придёт время, я всё тебе расскажу.
– А ты разве не в Москве? Ты же собирался туда, – Вспомнила вдруг Мышка.