Темной ночью три человека сидели на скалистом побережье возле рдеющего торфом небольшого очага – двое мужчин и женщина со светлыми распущенными волосами. Один из мужчин, совсем еще юный парень, был в серой грубой сутане; он полулежал, прислонившись к валуну, и тихо стонал. Мужчина и женщина были пришельцами, прибывшими с моря. Вернее, с прибрежного острова, куда отправляли прокаженных. Юный послушник из местного монастыря время от времени спрашивал:
– Вы точно не прокаженные? Я обязан следить, чтобы никто из них не пробрался на берег. Так вы не из них?
Местный говор, на котором он изъяснялся, сильно отличался от того, на котором говорили в других областях Шотландии, и мужчина по имени Дэвид понимал далеко не все в его речи. Зато молодая женщина, Мойра, легко перешла на местное наречие. Она рассказала юноше, что они с Дэвидом приплыли морем, а к острову прокаженных пристали из-за разыгравшейся накануне бури. Они понятия не имели, куда попали, и только когда начался отлив, смогли по выступившей из вод моря косе перебраться на большую землю.
Кажется, юный послушник ей поверил. Его самого звали Олей, или Олаф на местном наречии, как пояснила Дэвиду Мойра. Такие скандинавские имена часто давали юношам в северных землях Стратневера[1], куда их занесло. А еще Дэвид уловил, что спутница сообщила Олею, что они из клана Маклейн.
– Я понял, что ты скрыла свою принадлежность к Маккензи, – заметил он с легким удивлением.
Мойра плотнее закуталась в свой истрепанный плед и пожала плечами.
– Слишком долго объяснять. А у Олея и так голова гудит после твоего удара.
Дэвид сказал:
– Ставлю свой тесак доброй стали против твоего дырявого пледа, что ты таишься, потому что Маккензи не в ладах с местными Маккеями.
– У Маккеев много врагов, – только и ответила Мойра и отошла к очагу между камней, где над тлеющим торфом доходила в казанке каша.
Олея все еще мутило, он порой замирал, держась за голову, а Мойра слишком уважительно относилась к служителям Церкви, чтобы не вызваться ему помочь.