Самому дорогому на свете человечку – моей Карине.
Хочешь, я подарю тебе ветер?
Ты только скажи. Из всех ветров я выберу самый соленый. Теплый соленый ветер, налетевший с юго-запада, впитавший в себя брызги Атлантического океана – сквозь шум этого ветра ты сможешь услышать, как разбиваются о скалы высокие волны, как рассыпаются пенной накипью о берег. Я поймаю его в кулак, вместе с криками чаек. Вместе с воспоминаниями о странах, через которые он летел, думая, что будет всегда свободным.
Я подарю тебе ветер – только скажи.
Он будет твоим. Ты сможешь потрогать его руками. Ты будешь смеяться, когда ветер, запутавшись в твоих волосах, станет шептать тебе на ухо глупые признания в любви. Ты не поверишь ему, когда он тихо скажет, что ему нравится быть твоим пленником.
Твоим собственным, ручным, ветром.
Ты спросишь – а как же свобода?
Ведь ветры для того и рождаются на свет, чтобы быть свободными.
А ветер скажет тебе, что все это – ерунда. Что каждый нормальный и уважающий себя ветер только и мечтает о том, чтобы поселиться навеки в твоих волосах. Потому что это гораздо приятнее, чем быть обыкновенным свободным ветром.
И ласково прикоснется к твоей щеке.
Ты будешь смеяться.
Ты скажешь: вы сговорились.
Я и ветер – тот самый, который я поймал для тебя.
В тот вечер случилось непоправимое.
Но прежде Инга увидела закат – наверное, самый прекрасный в ее жизни.
Она любила смотреть на закат с самого детства. Окна квартиры, в которой проживала их немногочисленная семья – Инга и ее бабушка – выглядывали на запад, и каждый вечер Инга прилипала к запотевшему от теплого дыхания стеклу на целый час, а то и больше, чтобы следить за исчезающим солнцем. Каждый закат был по-своему удивительным, не похожим на десятки и сотни других закатов, которые наблюдала Инга из окна своей детской комнаты.
Детские впечатления от этого зрелища были просто невероятными. До шести лет она ни минуты не сомневалась в том, что по вечерам солнце кто-то съедает. Какой-то дикий и страшный зверь сидит там, невидимый за линией горизонта, и откусывает оранжевые кусочки, похрустывая ими с довольной ухмылкой на своей дикой и страшной морде. Инга долго мучилась от этого предположения, а потом решилась поведать о своих страхах бабушке.
