– Ты какого хрена здесь забыла?
– В смысле? – обалдев, теряется Алёнка, глядя на Шувалова во все глаза.
Нет, она, конечно, не ждала теплого приема, но это уже слишком.
– Письма принесла? – не удосужившись ответить, подходит Борька ближе. Глазкова машинально тянется к ошейнику, чтобы удержать пса, но с удивлением обнаруживает, что за эти дни Джим признал в Шувалове хозяина. Он радостно прыгает вокруг Борьки и дружелюбно виляет хвостом.
Глядя, как Шувалов ласково треплет его между ушами, у Алёнки в горле образуется колючий ком. Она и не подозревала, как для нее будет важно, чтобы они подружились, и хотя бы что-то из писем воплотилось в жизнь. Сейчас же становиться до слез приятно, словно Шувалов не питомца признал, а их общего ребенка. – Так что с письмами? – вперив в Алёнку полный неприязни взгляд, требует он ответ, безжалостно давя леденящим тоном всякую сентиментальность и радость в ее душе.
– А что с ними? – несмотря на мандраж, с вызовом приподнимает Глазкова бровь и невозмутимо пожимает плечами. – С ними все так же.
– То есть?
– То есть ответ тот же – я их не верну, – твёрдо заявляет она. Чего ей это стоит, одному богу ведомо.
На мгновение повисает напряженное молчание. Они с Шуваловым пристально смотрят друг другу в глаза: Алёнка упрямо, с показной смелостью, Борька – с нескрываемой злостью. У Глазковой судорожно колотиться сердце в ожидании его ответа. Особенно, когда он, поджав губы, подходит почти вплотную, и хищно прищурившись, чуть ли не по слогам тянет:
– Тогда я еще раз спрашиваю: какого хрена ты здесь забыла?
Алёнка вспыхивает от его, пахнущей бергамотом, близости, и придавливающей к земле злости. Внутри все переворачивается, но тем не менее, преодолевая страх и волнение, Глазкова выдавливает:
– Я пришла честно поговорить и все объяснить.
У Шувалова вырывается смешок.
– Да ну?
– Слушай, давай обойдемся без словесного пинг-понга. Мне и так тяжело говорить.
– И меня это должно волновать?
– Должно! – не выдержав, повышает Аленка голос.
Нервы не выдерживают, да и внутри все съеживается от этой необходимости прогибаться и, сцепив зубы, терпеть Борькину неприязнь. Но чувство вины, чтоб его! Да и просто чувства…
