Рассказывают, что когда я впервые увидела член – мама с подружкой вместе переодевали нас, своих пупсов, – я очень обрадовалась. Даже если эта история апокриф, она мне нравится. Нравится, потому что если так, то, значит, вся дальнейшая история моей сексуальной жизни (не всегда радужной, я не об этом) была фигурой, описывающей вопросительный знак вокруг точки этой радости. Между тем мне вообще нравится думать о человеке как о существе вопросительном, не завершенном.
Что я имею в виду: тело. Тело как странный объект, странность которого в том, что оно одновременно вполне посторонний объект и вместе с тем самое непосредственное я. (В этом смысле единственный объект в своем классе, множество, состоящее ровно из одного элемента.) И – тот факт, что секс оказывается едва ли не единственным способом изучения этого поражающего воображение дуализма. Более того, все попытки такого изучения мы склонны относить к области сексуального, хотя бы они и не имели отношения собственно к сексу.
Скажем, мне пять лет, и я в гостях у маминой двоюродной сестры. Лето, Гатчина. Мама оставила меня на неделю или около того – сказала, что командировка, но к тому моменту папы уже не было, так что могла и поехать с кем-ни-будь отдохнуть. У тети Лены две дочери: одна моя ровесница, другая старше на три года. Старшая начинает игру. Она просит сестру снять трусы, наклониться, а затем вкладывает ей между ягодиц одуванчик – желтый пушистый цветок. После этого мне предлагают подвергнуться той же процедуре, и я, преодолев робость, соглашаюсь. Чувства, которые я при этом испытываю, – это одновременно легкое удовольствие, легкий стыд, легкая гордость (игра ощущается как взрослая), легкое удивление – и сильнейшее любопытство. Я говорю о том, что эта игра – имеющая, само собой, отношение к детской сексуальности, – была не чем иным, как постановкой вопроса о мере независимости от меня моей задницы: в чем разница между сережкой в ухе и одуванчиком в попе?
Я не признаю бульварного фрейдизма, в соответствии с которым если ты впервые в жизни увидела кривой член, то потом всю жизнь будешь любить только кривые, а прямые будешь презирать. Уверена, дело обстоит сложнее. В частности, вот что: никакой такой специальной детской сексуальности не существует. В действительности речь идет об одном и том же круге вопросов и о непрерывно совершенствующихся подходах к ним. Я не получила нового тела на совершеннолетие – и то же касается моей сексуальности.