Удар гонга оповестил о начале торгов. Люди на скамьях зашевелились, поднялся шум.
- Тише! – Грубый голос распорядителя быстро навел порядок. – Четвертый лот. Девственница, должница восемнадцати лет от роду, безродная. Начальная цена – пятьсот монет. Голодранцы могут утереть сопли и покинуть наше заведение, а приличным людям два раза повторять не буду: не нравится девственница за пятьсот монет – топайте к матушке Фифи и щупайте дряхлые груди ее девиц. На здоровье.
Вокруг поднялся гвалт и хохот.
- Шестьсот, Хард-медведь дает шестьсот монет, господа. Шестьсот раз… Семьсот, Игли-ушлепок. Молодец, Игли. Шевелитесь, господа, кто хочет сорвать цветочек?
- Эй, Гульдик, а за что она должница? Почему не рассказал, закона не знаешь? – Голос из дальнего угла заставил всех прислушаться, и зал удивленно затих. Сотни жадных глаз уставились на распорядителя – толстого бугая в кожаной жилетке и пышном черном галстуке.
- За дело. Кинулась с ножом на доброго, славного воина из княжеской охраны. На жизнь честного человека покусилась, дрянь такая. Теперь будет год в должницах, отработает – станет свободной.
На секунду повисла тишина и взорвалась грубым хохотом.
- Обязательно станет свободной, шлюха. С ножом на воина, ага.
- А потом на хозяина кинется с ножом, и опять на год в должницы, - кто-то выкрикнул из зала, и его слова были встречены дружным смехом.
- Если живая останется.
- Пусть кидается, вовек не освободится.
- Эй, Пень, закона не знаешь? – Сердито прикрикнул распорядитель. – Закон княжества един для всех. У нас нет рабства, и хозяин несет ответственность за своего должника: за его жизнь, за его кости, за его живот.
- Конечно, Гульдик, не сомневайся. Восемьсот даю.
Вокруг одобрительно загудели.
- Пень не обидит, и кости останутся и живот…
- По отдельности, - и новый взрыв грубого хохота.
- Девятьсот, - не дожидаясь распорядителя, кто-то выкрикнул из другого конца зала. Пень – огромный детина в меховой накидке, злобно обернулся.
- Дитрих, ты уверен? Подумай.
- Пень, - стук молоточка и окрик, точно по волшебству, заставили зал замолчать. – Порядка не знаешь? Дитрих сказал свое слово. Девятьсот. Кто даст больше?
