Я знаю, что за этой преградой. Две женщины,
две частички меня, одну люблю больше всего на свете, а вторую ненавижу до
безумия.
Дверь лишь прикрыта, и слышу присутствие.
Ладонь судорожно сжимает пистолет. Мышцы натянуты и подобны камню. Я больше ничего
не боялся, но только этот страх по-прежнему превращал меня в ничто. Из года в
год. Стоило мне увидеть её, подумать о ней, заглянуть в такие родные, но
настолько жестокие глаза — внутри вновь просыпался тот маленький ребёнок,
просящий пощады. Столько лет я избегал встреч с ней, но в одночасье она не
только вернулась, но и поставила под угрозу мою новую жизнь и сущность. Вернула
в то жуткое прошлое, когда прыжок с высоты считал для себя единственным
спасением.
Слегка толкнул дверь, не входя и не поднимая
руку с оружием. Любимый лик смотрит обреченно в пол. Увидев меня, любимая тут
же собралась и дернулась связанным телом вперёд.
Тише, тише... Приложил указательный палец к
губам, одним взглядом обещая — «Сейчас, потерпи немного». Шагнул внутрь, игнорируя её немое предупреждение об опасности и
отчаянное мотание головой. Оглядел пространство.
Темнота в углу комнаты слишком густая и живая.
Огонёк зажигалки вспыхнул, осветив тонкую линию женского рта. Поднял оружие,
направив туда. Снова темень, которую расчерчивал одинокий не тлеющий уголек
прикуренной сигареты.
— По-твоему это разговор? — сиплый и безбожно
прокуренный голос потёк по стенам. Он изменился за эти годы, но всё такой же
насмешливый, тягучий и жестокий.
Слышу звук затвора — у неё тоже пистолет, а
мне даже не видно куда направлено дуло.
— Ты вынудила, — проронил я. — Отпусти
девушку. Я здесь...
— Ты здесь ради неё, а не ради меня. Нехорошо
это, родной. Променял меня на эту
собачонку. Не такую партию я тебе прочила. Хотя нет, я никого тебе не прочила,
потому что ты — мой.
— Ты — ненормальная. Тюрьма не то место, где
тебе гнить, — надрывный голос осел на дне легких.
— А где же, малыш? Смирительная рубашка мне не
идёт, — насмешливо пропела она.
Проглотил мерзкую фразу, рвавшуюся из утробы
ядом. Опасно и слишком. Я мог бы сказать ей всё, выплеснуть свою боль,
выношенную годами. Растерзать и уничтожить, содрать кожу, вырвать язык...
Господи, за это время тихой ненависти, я видел расправу над ней в самых гадких
и изуверских вариациях. А теперь, когда она в шаговой доступности, лишь
пистолет станет средством расплаты.
