Дряхлое лицо медленно выплыло из темноты:
– Посмотри сюда. Только внимательно смотри, взгляда не отводи. – Старик придвинулся вперед на скрипучем стуле и начал раскачивать золоченые карманные часы перед глазами девочки. – Смотри. И прислушайся. Ты слышишь тиканье?
Боязно всхлипнув, она кивнула. Пыталась сопротивляться, но взгляд ее то и дело возвращался к часам.
– Хорошо, – прохрипел старик. – Не бойся. Ты слышишь, как тиканье бьется в такт твоему сердцу?
Снова кивок. На этот раз более спокойный. Глаза стали внимательно следить за ритмичным покачиванием часов на длинной цепочке.
– Замечательно. А теперь сосредоточься на том, что случилось. И замри.
С небывалой ловкостью старик подбросил часы и сжал их в кулаке. Взгляд девочки, пустой и безжизненный, замер прямо перед собой. Рот чуть приоткрылся. Несомненно, она вновь вернулась туда, где быть не хотела.
– Я заберу это из твоей памяти, – произнес старик и потянулся к лицу девочки.
Большие пальцы коснулись лба, указательные легли на виски. Секунда, и недвижимая, точно кукла, она обмякла на диване. Локоны темные, густые, кожа бледная, точно фарфор. Старик оценивающе посмотрел на девочку, как художник на свое произведение искусства, проверяя, закончено ли оно, и повернулся к темной прихожей.
– Можете входить! – прохрипел он и закашлялся.
В комнату с занавешенными окнами, освещенную настольной лампой, зашли двое мужчин. Один – плотно сбитый, недовольный, с усами под крючкообразным носом, другой – чуть потоньше, в мешковатой одежде и с потекшим от несчастья лицом.
– Все кончено? Она ничего не вспомнит? – Спросил тот, что потоньше.
– Ничего. – Седовласый старик спрятал часы во внутренний карман пиджака. – Я поставил глухую заслонку. Или стену. Называйте, как хотите. С возрастом, конечно, она может ослабнуть и рухнуть, но это случится не скоро.
– Отлично, – отреагировал усач с явным недовольством, сложа руки на груди. Каждым своим жестом, дернувшимся на лице мускулом и тоном он выдавал свою нервозность, давая понять, что отдал бы все, лишь бы находиться сейчас в другом месте.
– Она станет… прежней? – обеспокоенно спросил второй мужчина. Его подбородок зарос трехнедельной щетиной, лицо опухшее, как у заядлого пьяницы.
