Уже заходило солнце, но мастер этого не видел. Серж сидел в подвале. Изредка он отводил свой тяжелый взгляд от работы, в которую был погружен с самого раннего утра, и наблюдал через единственное окошко мастерской, как по бульвару мелькали ноги вечно спешащих прохожих. В такие мгновения Серж думал о родной сестре Люси. На его лбу выступали испарины пота. Обычное невозмутимое спокойствие сменялось раздражительностью, особенно в последнее время, когда мастеру перевалило за шестой десяток. Он собирался с мыслями и снова уходил в работу, хмуря и без того морщинистое лицо.
– Эх, Люси… Люси – повторял он про себя и качал головой, – поймешь ли ты меня, сестра, если я уеду, брошу все и уеду…
Серж на днях собирался продать свою мастерскую, чтобы уехать куда-нибудь к теплому морю подальше от сквозняков. Ревматизм не давал покоя ни днем, ни ночью. Мастер уже нашел покупателя, зажиточного албанца, которому мог доверить свое дело. Единственное, что останавливало и мучило мастера, так это то, что скажет сестра. Сестру он очень любил. Это был единственный родной и близкий человек в этом растущем, как на дрожжах, мегаполисе. И сейчас, продавая мастерскую и собираясь покинуть навсегда эти места, Серж испытывал чувство вины, что бросает сестру. Но шанс был хороший, и упускать его было бы очень глупо, тем более ходили слухи, что дом их в скором времени городские власти собираются сносить, а на разумную компенсацию никто никогда и не надеялся. Уже полдня Серж возился над заказом одного нетерпеливого бюргера, но видимо все было тщетно. Как гений своего дела, он чувствовал, что причина вовсе не в этих чертовых часах, а в нем самом и, не смотря на природную интуицию отложить работу назавтра, мастер не сдавался. Он заменил уже почти весь механизм, но часы словно играли с ним, изводили и без того усталый разум и упорно отказывались ходить. В его мастерской царила рабочая неразбериха. Под тиканье часов, неповторимость стилей и форм, бой курантов и скрип открывающихся створок с последующим возгласом кукушки мастер кропотливо проводил свое время за работой. Наконец звякнул входной колокольчик всего один раз, и Серж, проработавший в мастерской большую часть своей жизни и досконально изучивший характеры своих посетителей, уже знал наверняка, что к нему зашла острожная женщина, возможно вдова. В помещении запахло карамельными конфетами и кофе.