Я гуляла по прекрасному персиковому саду. Сейчас эти деревья цвели пышным цветом, при этом благоухая так, что моя, ставшая родной Лидиция буквально утопала в этом аромате. Знаете то чувство, когда смотрите, скажем, на окна родного дома, - ну, или особняка - в которых горит тёплый свет, а сами умиляетесь тому, как вам хорошо и уютно это лицезреть? Так вот - когда я ночью прогуливалась по одной из аллей сада, испытала именно это ощущение. Я и заснула-то, испытывая его, в охапку с Мирославом, который, запрыгнув на лавку, на которой я устроилась, и, взмахнув прорезавшимися крыльями, утробно заурчал, выражая полное приятие меня.
Проснулась от того, что луч солнца - здесь оно именовалось Солосом, но мне никак не удавалось к этому привыкнуть - коснулся моей щеки.
Зевнув, я убрала руку, что всё это время прижимала ко мне Мирика, и скомандовала:
- Гулять!
Мирослав, довольный открывшейся возможностью побыть на свободе, умчался на лужайку, я же, поднялась со скамейки и, привычно потянувшись, решила сделать зарядку.
Глядя одним глазом за Мириком, который мог унестись к дому и перебудить всех его обитателей, я прогнулась в спине. Затем завела руки за затылок и склонилась в правый бок. Следом - в левый, при этом испытывая тягуче-болезненно-сладкое ощущение в каждой мышце, в каждом суставе.
И так и замерла, вновь перегнувшись назад, когда услышала тот голос, который прозвучать в Лидиции был не должен:
- Госпожа… могу я присоединиться к вашему утреннему моциону?
Мне в лицо бросилась краска. Я так и видела, как покраснела, пунцовея, словно свёкла.
- Хотите сделать зарядку?
О, Клара! Как ты вообще это выдала, когда у тебя язык к нёбу прилип?
Я повернулась к Мирогасту - а это был он, да ещё и с видом «нарисовался-не сотрёшь» - и вопросительно на него взглянула. Сама же искала на его лице следы удивления, но не находила! Он вообще воспринял новую меня так, как будто только и делал, что женился на женщинах ста пятидесяти килограммов, они за год худели и донельзя хорошели, а Ястреб уже научился с этим жить.
