Мысль об их убийстве не отпускает меня уже несколько лет. Всё время после заточения я продумывал каждую мелочь, но как же сладостно от одной мысли о том, как лезвие разрезает их хрупкое горло, или как руки сжимают его до хруста. Как же хочется слышать их крики и слушать как колыбельную их предсмертные вздохи. Я сделаю это, я убью их. Я должен закончить то, что начал много лет назад. Эти двойняшки лишили меня семьи, лишили меня детства и рассудка.
– Кевин Беккер, прошу, – дверь передо мной открывается, и я вновь стою в этом кабинете.
Тошнота постепенно подступает к горлу от детских воспоминаний. Я еще давно изучил каждую деталь этого кабинета, я наизусть знаю, что и в каком ящике лежит, и могу с закрытыми глазами определить последовательность действий врача. Вот сейчас он посмотрит на меня и вспомнит, что нужно приоткрыть окно, а затем сядет в это порезанное кресло, сложит руки в замок и тяжело вздохнет лишь от одного взгляда на меня. Он делает это независимо от того, как я выгляжу. Наверное, ему жалко меня, от этой мысли становится смешно. Подавляю смех, чтобы не вызывать лишних вопросов. Меня не должны вернуть снова, целый год держаться примерным гражданином не просто, но думаю, Томас начинает терять бдительность.
– Как себя чувствуешь? – он достает из верхнего ящика толстую синюю тетрадку и ручку со стола.
Эта синяя тетрадка напоминает пухлую старую продавщицу из супермаркета, который находится за углом больницы. Кажется, если ткнуть в нее пальцем, она рассыплется или лопнет и всё содержимое развалится по полу. Наверное, неприятное зрелище. Если продавщица была мне незнакома, и я лишь пару раз видел ее, то эту тетрадь я вижу постоянно. Словно, она приросла ко мне старыми листами и куда я не приду, за мной всюду следует эта тетрадь. Она толстеет параллельно тому, как я взрослею и раньше мы с ней были еще больше похожи, потому что я, как и она, был заперт в ящике с такими же тетрадями. Некоторые были новые и совсем тонкие, а с некоторых уже давно сыпались листы. Чувствую некое превосходство над этой тетрадью, ведь теперь я дышу воздухом этого города, а она всё еще взаперти.
