Промозглый ветер бросал в лицо горсти мелкой мороси и снежинок, задувал под овчинный полушубок. Сырость пробиралась даже под теплую стеганую поддевку, а на душе было так же мрачно и отвратно, как и в серо-черной пустоши, простиравшейся по левую руку до самого Излома. Дозорный, с изборожденным морщинами, покрасневшим лицом, нахмурив седые брови, из-под ладони глядел вдаль.
– Микола, кажись, дым!
Наморщившись что есть мочи, его напарник вглядывался в точку, куда, указывая, потянулась рука в заскорузлой перчатке.
– Поражаюсь твоим глазам, Малюта, в серой степи, при сером неба увидеть серый дым!
– Микола, ты-то помоложе будешь, и даже вроде как грамотей, а точно крот.
– Сам ты крот! Тоже мне, сокол востроглазый выискался! – беззлобно огрызнулся второй ратник, на вид зим на десять моложе, худощавый и жилистый, с короткой кудлатой бородкой.
Он подошел к краю огороженной площадки на самом верху сторожевой башни, откуда было видно на многие версты вокруг. Тоненькая струйка дыма на горизонте теперь отчетливо выделялась – ни с чем не перепутать. Поодаль вдруг возникла еще одна, а потом еще целых три.
– Сартоги, сартог их дери! – выругался Малюта и сплюнул вниз.
Напарник странно на него глянул, словно осуждая за косноязычие, но вслух ничего не сказал, только спросил:
– Трубить тревогу?
– Погоди ты! Им до нас дня два пути, а то и больше.
– Нашим, чтобы собраться да подоспеть тоже день понадобится, возразил Микола. А голубя к воеводе и сейчас не грех высылать. Пойду-ка, тогда к сотнику, пусть решает.
– Погодь! – остановил уже спустившегося на три ступени напарника Малюта. – Ты глянь-кась. Да не-ет, не туда! Левее смотри. Аккурат у корявой осины. У самых корней.
– Храни, Киалана! Неужто мертвяк! – округлил глаза дозорный помоложе, с недоверием всматриваясь в восставшую поодаль фигуру.
