— Не трогай меня, урод!
Если раньше я думала, что сидеть в той приемной клетке худо, то попав в закрытую коробку допросной, мое мнение резко изменилось. Меня забрали из того обезьянника как-то резко, и буквально затащили в эту допросную.
— Да ты не брыкайся, рыжая. Будь послушной девочкой, и все будет хорошо.
Предо мной стоит мент. Молодой, борзый, а второй похож на него, дежурит у закрытой двери. У них на погонах совсем мало звезд. Я не разбираюсь в этом, но кажется, это какие-то совсем рядовые опера.
Успеваю только уловить ключи в руке одного из них, а также свое бешеное сердце, которое от страха мне ломает грудь.
Они закрылись тут со мной изнутри, а на окнах стоят решетки. Я одна, а их двое. Здоровых мужиков в погонах. На улице уже темнеет, и мне становится уже совсем не до смеха.
В руки больно впиваются наручники, напрочь сковывая мои движения. Жутко неприятно, так как кожа на запястьях у меня особенно тонкая, отчего каждое мое движение кистями сопровождается болью.
Если они нападут, я буду бессильна, и от этого рыдать хочется еще больше.
В какой-то момент я словно теряю самообладание, и начинаю реветь в голос. От страха и безысходности, чувствуя себя загнанным в угол зверьком.
— Пацаны, да че вам надо от меня? Выпустите, а?
Они молчат, точно гиены, однако по их горящему взгляду на мою фигуру я понимаю, что именно им надо.
— Если хоть пальцем тронете, я руку по локоть откушу!
Слышу едкий смех, и невольно сильнее кутаюсь в свою кофту.
Вздрагиваю, когда один из этих ментов расстегивает папку, и кладет передо мной чистый лист бумаги.
— Пиши.
— Что писать?
— Чистосердечное. Как воровала, у кого и сколько.
На стол кладет ручку, которую я тут же отшвыриваю от себя.
— Я не воровала! Отвалите. Выпустите меня!
— Сядь! Не дергайся.
На плечо сзади ложиться тяжелая рука, заставляя съежится.
Неприятно. Неужели так, и правда, проходят эти допросы…Да они меня за человека не считают. Уроды.
— Дайте позвонить! У меня есть права. Я тоже человек. Где мой телефон?
— Кому звонить-то собралась, воровка?
— Отцу. Он адвокат.
Сочиняю на ходу, но плевать. Сейчас меня все может спасти. У меня нет никакого отца, и тем более, никакого адвоката, но все равно, они то этого не знают.
