– Кто там? – Задремавшая над пяльцами боярыня Захарьина испуганно вскинулась: заскрипели половицы в сенях.
– Это я! – В двери показалось темнобровое, смуглое девичье лицо. – Я, Маша. Можно к Насте?
– Да спит она небось, – процедила боярыня неприветливо.
– Нет, не спит! – радостно заблестела зубками незваная гостья. – В ее светелке горит огонек, я видела.
– Матушка! Кто там? – раздался сверху голос дочери, и Ульяна Федоровна Захарьина обреченно вздохнула, кивнув гостье:
– Иди уж, коли пришла.
Вот уж повадилась эта Маша-Магдалена, полячка крещеная. Вроде бы они с матерью из Ливонии бежали – защиты от притеснений немецких искать, да мать и умерла. Прижилась Магдалена по соседству с Захарьиными, у добрых людей, и постепенно улица привыкла к ней, девушки даже дружились с веселой полячкой, секретничали. Вот и сейчас, конечно, в светелке с Настей трещат про любови разные, про женихов…
– Во дворец когда собираетесь? – спросила Магдалена, едва переступив порог.
– Куда-а? В какой еще дворец? – отмахнулась Анастасия.
– Ты что? Неужто не ведаешь, что всех девок во дворец собирают, на смотрины? Государь надумал жениться! Я сама слышала, как на площади кричали: у кого дома дочери-девки, те бы их, часу не мешкая, везли на смотр. А кто дочь-девку у себя утаит и на смотр не повезет, тому полагается великая опала и казнь!
Анастасия всплеснула руками. Станут выбирать невесту государю! Царицу выбирать!
Внезапно вспомнилось… Настя была еще девочка; отец, Роман Юрьевич, только что умер, в доме после похорон толпился народ, то и дело мелькали фигуры монахов и монахинь. Измучившись от горя, Ульяна Федоровна с дочерью затворились в спаленке, пали под иконы, моля Господа не оставить своим призрением сирот. Внезапно дверь распахнулась и на пороге возникла высокая мужская фигура в рубище.
– Поди, убогий, на кухню, там тебя накормят и напоят, – слабым от слез голосом проговорила вдова, ничуть не удивившись, ибо нищих нынче был полон двор. – И вот еще тебе на помин души новопреставленного раба Божия Романа. Сделай милость, возьми.
Она протянула медяк.
– Спасет Христос тебя, матушка, – густым, тяжелым басом провозгласил нищий. – Спасет и вознаградит за доброту твою. Придет час – дочка-красавица царицею станет!.. – Провозгласил и вышел вон.