© Вероника Богданова, 2022
© Общенациональная ассоциация молодых музыкантов, поэтов и прозаиков, 2022
– Журналистика – профессия паразитическая, – вещал подвыпивший гражданин в углу троллейбуса, нависая над низкорослым собеседником в клетчатой кепчонке. Тот вскинул на длинного удивлённые глаза и насупленно переспросил:
– Это почему? Они же стараются, жить людям помогают, глаза нам открывают, разве не так?
– Они всегда там, где происходит что-то аномальное. Если человеку слишком хорошо, а особенно если плохо, они тут как тут. Сочувственно забираются в душу и копаются там своими грязными ручонками. Ты думаешь, они пытаются облегчить страдания? Дурак! Они этими страданиями питаются, как пиявки кровью. Только они гораздо хуже пиявок: те хоть в рану обезболивающее вещество впрыскивают, а от журналистов этих только ещё больнее становится. – Уголки губ длинного страдальчески скривились, словно он и в самом деле испытывал в данный момент физическую боль. Клетчатый шумно вздохнул и покивал. Лоб его под кепочкой лоснился, хотя в троллейбусе вовсе не было жарко. Видимо, высокий мужчина действовал на него, как инъекция хлористого кальция: столь же приятно по ощущениям…
Элка сжалась на заднем сиденье, невольно слушая горький диалог. Каждое слово было для неё подобно раскалённому гвоздю, вбиваемому в плоть: и троллейбус может оказаться Голгофой. Подумать только: раньше она сама мечтала о журналистике, хотя отец всегда жёлчно называл эту профессию «второй древнейшей», а мама безапелляционно заявляла: «У журналистов нет своей жизни, поэтому они всегда живут чужой. А это утомительно».
Впрочем, для мамы всё было утомительно: от уборки в квартирке (обычная хрущёвка, две комнаты, маловато солнца и слишком много соседей) до приведения в порядок «себя любимой». «Лёгкая небрежность в облике» – эта фраза мягче всего выражала стиль матери Элки. Но от этого она не становилась менее привлекательной. Красота была приговором этой женщины. Красота и вселенская лень. Часть и того и другого достались в наследство Эльвире.
И вот теперь «наследница», облачённая в джинсы и длинный свитер, тряслась в неуютном троллейбусе, выслушивая мнение незнакомца о собственной профессии, от которой ей самой безуспешно хотелось избавиться последние пару лет. Иначе до самой пенсии ей пришлось бы носиться по городу (служебная машина была вечно занята более удачливыми и плодовитыми коллегами), терпеть снисходительное потрёпывание по плечу каждого встречного-поперечного, узнавшего, что она и есть «та самая Эльвира Карелина», и чувствовать себя девчонкой.
