Пробуждение было не из приятных.
Веки казались свинцовыми, норовя вновь опуститься, чтобы дрожащие ресницы коснулись заледеневших щек. Язык – словно его ужалила пчела, столь неповоротливый и мешающийся во рту. Сами губы обветрились, от едва уловимого движения нижняя губа треснула, и по подбородку скатилась теплая капля. Вероятно, это была ее кровь.
После борьбы с резью в глазах, когда девушка, не сдержав стон, смогла выпрямиться на жесткой лежанке, приняв более-менее вертикальное положение, окружающая обстановка начала четче проявляться.
Клетка.
Все внутри нее перевернулось. Сердце жалко ухнуло в пятки, а дыхание сперло.
Сон повторялся. Но уже в реальности.
Она вновь находилась внутри клетки, стены которой были выполнены из материала, похожего на белые кристаллы. Тогда, в далеком прошлом, когда Гиса спала, ей еще не ведома была истинная опасность Унуита. Теперь же его холодное сияние говорило лишь об одном: она в смертельно опасной ловушке. И выбраться из нее самостоятельно вряд ли получится. Тем более если рядом Он.
Медленно поворачивая голову вслед за идущими частыми рядами прутьями, Элгиссиора вздрогнула и тут же поморщилась от боли, когда заметила еще одного присутствующего в ее камере. Это был мужчина.
Светлая кожа, золотистые волосы, пребывающие сейчас в легком беспорядке: рваная челка прикрывала лоб, опускаясь ниже темных бровей к пронзительным синим глазам в обрамлении жестких черных ресниц. Поймав на себе этот изучающий взгляд, киоссе захотелось прикрыться одеялом. Которого, к сожалению, не было поблизости. Эти глаза… казалось, что незнакомец проникает под кожу, выворачивает душу наизнанку, чтобы с маниакальной любовью ученого изучить каждый уголок демонического сознания, а после… выбросить за ненадобностью, как мусор, по которому можно пройтись ногами в тяжелых ботинках.
На его губах появилась ухмылка.
– Вижу, ты изволила проснуться.
Голос… от его тембра мурашки, которые только улеглись, привыкнув к холоду, выпрыгнули с новой силой. Желая, видимо, взглянуть на того, кто говорит столь… чарующе.
Нет, его голос не был обволакивающе-приятным. Скорее морозно-колючим.