никогда не бери попутчиков.
не разговаривай с незнакомцами.
это правило. только сучий
день сегодня.
семь лет нет солнца.
на восьмой год оно появится,
за собой приведёт Господа.
под стопой его мир развалится,
затрещит мир вязанкой хвороста.
не возьму с собой луну—доченьку,
да и сына оставлю, месяца.
я возьму с собой нож заточенный,
зашагаю один, весело.
пока мир слаб – война не кончится.
брат на брата пойдёт с ножиком.
мать несчастная взвоет, скорчится:
««защити их обоих, Боженька.
сбереги, Отец, человеческих,
неразумных своих деточек»».
…а Бог выйдет курить на крылечко,
огонёк в руках станет светочем.
и поднимут люди свои головы,
скажут: «„гляньте, звезда рассветная“».
а Господь усмехнётся в бороду:
«„ищешь Бога? да только нет меня“».
никогда не бери попутчиков.
не разговаривай с незнакомцами.
тут ты прав. только дело случая.
да и сказка моя не кончена.
до чего хорошо ты слушаешь —
всё молчишь, и глядишь внимательно.
а на свет фар слетаются души.
вот, смотри, одна в белом платьице.
этой было всего четырнадцать,
когда небо над домом дрогнуло.
и посыпались, шурша крыльями,
на дорогу стервятники—бомбы.
я ведь был там. свинцом обвешанный,
кровью ржавой смачивал горлышко.
я стрелял не жалея, не мешкая,
в человечьих детей—оборвышей.
но в глазах её.
но глаза её…
/мне ни водкой, ни сном не вытравить/
в них не бился страх. только тихий лёд,
безмятежный лёд.
«„дай дурман—травы“» —
Бога я просил. приносил вино,
агнца приносил, приносил руно.
««я же худший сын из твоих сынов,
успокой меня, дай мне сон без снов»».
только Бог папиросу выбросил,
повернулся лицом обветренным.
усмехнулся, да вопросил:
««ищешь Бога?
да только нет меня»».
…и с тех пор я слегка помешанный.
не пугайся, с тобой я – вежливо.
стало много на свете нежити.
Бог устал. кто накажет грешников?
дождь рассыпался мелкой моросью,
по машине бьёт, что на обочине.
тридцать шесть километров до города.
мы остались здесь в одиночестве.
посмотри – взгляд мой злой, измученный
и в зрачках пляшет лунное солнце.
никогда не бери попутчиков.
да и сам не садись к незнакомцам.
