Зима как всегда подобралась незаметно, со спины, как предательница, и запустила свои ледяные, покрытые инеем пальцы в сад, в дом, под одежду и в сердце, вызывая озноб и оцепенение. Неужели тот день, которого я так давно боялась, все-таки неминуемо приближается, и мне действительно придется смириться с тем, что Димка уедет в Петербург, и мы станем видеться лишь по праздникам, да и то вовсе не обязательно? На самом деле я ведь не дурочка и всегда знала, что когда-нибудь так и произойдет — мы же не можем вечно жить одной дружной семьей. Ему уже все-таки двадцать семь, и он давно имеет право самостоятельно устраивать свою жизнь, и уж, конечно, без своей глупой младшей сестры... Только вот даже не думала, что мне будет так паршиво, ведь я теряла не только лучшего друга, но и человека, к которому питала гораздо более пылкие чувства, чем должна была по кровному родству... Такая вот нелепая западня, из которой нет выхода...
Дело в том, что уже долгие годы я испытывала к нему непроходящую и ничем неутолимую тайную страсть, которой боялась и стыдилась. Мне некому было довериться, не с кем было посоветоваться, негде было искать поддержки, и единственное, что помогало мне совладать со своими душевными страданиями, был мой дневник, который я вела в величайшей тайне от всей семьи. Может, и старомодно, зато хоть какой-то способ куда-то слить избыток мыслей и чувств... Брат занял все мои помыслы, все мои грезы, отнимал все физические и моральные силы, направленные на то, чтобы я ненароком не выдала себя. Только бог ведает, как трудно мне это порой давалось. И уж точно, если ад все-таки существует, кто-то готовит мне там самое жаркое местечко...
В наш дом приходили его девушки, которые часто не стеснялись выставлять напоказ пылающие в них страсти. Они липли к брату, как пиявки, ни на шаг не отпуская его от себя, да при этом еще перед родителями кривлялись, всеми силами пытаясь произвести на них благоприятное впечатление. В некоторые моменты я с величайшим трудом удерживала себя от того, чтобы на месте не выцарапать им глаза, но иногда становилось так паршиво, что просто жить не хотелось. Тогда верх надо всем брала тоска, и я могла малодушно сбежать в свою комнату посреди вечеринки или семейного обеда, чтобы там предаться отчаянию в лучших традициях готической субкультуры.
