Это утро не предвещало никаких неожиданностей. Обычное майское утро, каких было и будет во множестве.
– Машенька, – ласково позвала мама, тихо войдя в спальню дочери, – просыпайся, солнышко, завтракать пора.
Маша уже проснулась, но продолжала делать вид, что спит. Дочери очень нравилось, когда мама присаживалась на край кровати и нежно поглаживала разметавшиеся во сне кудри. Ей безумно нравилось с закрытыми глазами слушать мамин голос – такой родной, тёплый, мягкий. Такой голос мог быть только у мамы, таких любящих ласкающих рук не могло быть ни у какого другого человека на свете. Ведь это её мама. Единственная и самая-самая…
Маша сладко потянулась и только после этого открыла глаза. На лице её светилась счастливая улыбка.
– Мамусик, – протянула она руки к матери, – как хорошо! Какой сон мне приснился прекрасный!
– Вот за завтраком и расскажешь, – обнимая дочь, проворковала Елизавета Максимовна.
Мария Милашина – девушка уже почти совершеннолетняя, считала, что залёживаться в постели вредно для фигуры и силы духа. А потому, позволяя себе невинную слабость в виде непродолжительных маминых ласк, решительно покидала уютную, тёплую постель. Набросив пеньюар, бежала в ванную комнату.
залёживаться в постели вредно для фигуры
Слегка освежившись после сна, усаживалась завтракать в столовой вместе с мамой. Старший брат Виктор давно жил самостоятельной жизнью и редко бывал дома, а папа Николай Михайлович уезжал на службу раньше, чем просыпалась Маша. И лишь изредка, по праздникам, вся семья завтракала вместе за одним столом.
– Ой, мам, какой сон видела, ты не поверишь! – уплетая бутерброд, рассказывала девушка.
– Не болтай с набитым ртом, – с напускной строгостью, наставляла мать.
– Да, да, я знаю. Так вот, мне приснилась сама императрица. Будто она меня к себе в гости зовёт, а я от счастья ни слова вымолвить не могу. Присела перед ней в реверансе, а у самой ноги трясутся, и дыхание в горле застряло. Вот-вот упаду. Представляешь, сама государыня! Меня! В гости!
