Все началось с того, что я умирала. Умирала в грязном бараке для военнопленных где-то на окраине Города, куда я попала чисто случайно, спасаясь от облавы немцев, которые в начале 1942 года сгребали всех подростков и молодых людей допризывного возраста с целью отправки их на работу в Третий Рейх. Естественно, мне не повезло. Я попалась. Нас, как скот, загрузили в грязные вагоны и повезли на запад. Несколько дней наш поезд медленно и уныло тащился по выжженной земле Украины, а потом, ночью, неожиданно сошел с рельсов в результате диверсии партизан. Отойдя от испуга, мальчишки и девчонки посмелее стали выпрыгивать из вагонов и бежать в лес. Я не успела опомниться, как какой-то подросток вытолкнул меня из вагона, потому что я оказалась на его пути, я кубарем полетела на насыпь, и благополучно покатилась вниз по первому снегу. Остановило меня, как можно догадаться, первое на моем пути дерево. Приложившись к нему головой, я моментально отключилась и очнулась только ранним утром, одна, в подлеске, когда поезда уже и помине не было. Правду говорят, что дуракам везет. В результате моего падения с поезда я отделалась только парой царапин, а провалявшись всю ночь на земле в осеннем лесу, я даже простуды не получила. Сначала я долго плутала по лесам и дорогам, потом, после того как медленно, но неотвратимо, стала наступать русская зима, холодная и беспощадная, мне волей-неволей пришлось перебраться ближе к городу. Здесь меня и свалила болезнь. Немцы, панически боявшиеся всякой заразы, свезли нас, бездомных, всех у кого обнаружились признаки недомогания, в огромный полуразрушенный барак на окраине Города, опасаясь того, что странная болезнь может оказаться заразной и привести к эпидемии среди населения.
Каким чудом мне удалось пережить зиму, я не знаю. Ранней весной, когда скупо засветило солнце, и в проталинах показалась яркая зелень первой весенней травы, я с тупым равнодушием поняла, что умираю. Воздух был напоен дикими ароматами весны, пьянящими запахами просыпающейся природы, в то время как я лежала в бараке на сырой, промерзшей от холодов земле, прижавшись к ней щекой, и у меня не было сил даже поднять головы, чтобы оглянуться кругом и увидеть последнюю на моем девятнадцатом году жизни весну. Рядом со мной стонали оставшиеся в живых, подобно мне, подростки, оплакивающие свою несчастную молодость, молча лежали, распространяя постепенно, по мере того, как оттаивали, нестерпимую вонь, трупы, но все что я могла делать, это только думать о том, что эта пытка скоро кончится, и я наконец умру.
