Любовь и темную ночь превращает в страну дня
Весеннее море спокойно. На волнах, как на подушках, качаются богатые суда (не с ними ли приплывают и сны о богатстве?). Это Муроцу – большая шумная гавань.
Здесь, среди винокуров, есть некто по имени Идзуми Сэйдзаэмон. Дело его процветает, в доме ни в чем нет недостатка. К тому же его сын Сэйдзюро – красавец, красотой превосходит даже портрет известного кавалера давних времен. Все в Сэйдзюро нравилось женщинам, и едва исполнилось ему четырнадцать лет, как он вступил на путь любовных утех. Из семидесяти восьми веселых женщин в Муроцу не было ни одной, с которой он не свел бы короткого знакомства.
Амулетов с клятвами накопилось у него с тысячу связок: сорванные ногти уж не вмещаются в шкатулку; пряди черных волос свились в толстый жгут, каким можно укротить и ревнивую женщину. Письма, что доставляли ему каждый день, громоздились горой; дареные накидки с именными иероглифами, ненадеванные, валялись грудой.
Подарками этими утолила бы свою жадность и старуха с реки Сандзуногавы, и даже многоопытный старьевщик не сумел бы определить их ценность.
А Сэйдзюро свалил все это в кладовую, написав на ее дверях: «Кладовая любви».
За такое легкомыслие следовало ожидать расплаты. Люди качали головами и говорили: «Кончится тем, что он попадет в реестр лишенных наследства». Но ведь сойти с этой дороги трудно.
Между тем он сблизился с гетерой по имени Минагава. Их любовь не была обычной: друг для друга и жизни не пожалели бы. Осуждение, людские толки они ни во что не ставили; среди белого дня зажигали лампы, хотя их и лунной ночью глупо зажигать, задвигали все ставни и предавались веселью, устроив «страну вечной ночи».
Они собирали множество проворных шутов и заставляли их подражать колотушке ночного сторожа, писку летучей мыши; посылали к воротам старуху, что прислуживает гетерам, варить чай для прохожих, а сами распевали непристойные куплеты на мотив буддийских заклинаний; совершали поминальный обряд перед памятными табличками предков со словами: «Это в помин Кюгоро, которого смерть не берет»; сжигая щетки, устраивали «прощальные огни», и так проводили ночи напролет.
