– Дрянь! Потаскуха! – широкая ладонь отца с размаха опустилась мне на лицо, но от второго удара я успела закрыться ладонями. – Кто он? Говори!
Удары сыпались один за другим, и все, чем я могла облегчить себе участь, это закрывать руками свое лицо и часть головы. Перепуганная насмерть мама сделала робкую попытку прийти мне на помощь, но очередной удар отца достался ей, и она, припечатанная к креслу, заскулила, надеясь тем самым смягчить гнев главы нашего семейства.
– Заткнись, Галька! Ты шалаву вырастила, не следила за дочерью, из-за тебя все!
Боясь кулаков отца, похожих по размеру на дыню, мы с мамой уворачивались от них, как могли. Покрывала с кресел и дивана валялись на полу, стулья были перевернуты, а злоба отца кружилась по всей квартире, громя все вокруг.
Остановить безумие казалось невозможным, и приходилось ждать. Непонятно чего, но ждать. Пьяный он обычно устраивал разборки, и всегда доставалось маме. Он оскорблял ее, иногда поколачивал, мог разбить пару-тройку тарелок на кухне. Пил отец немного, по меркам нашего двора, где проживал в основном рабочий люд, и о счастливых семьях и веселом детстве никто и не мечтал. Так что мне еще повезло – запах перегара появлялся у нас в квартире по пятницам, когда отцу надо было расслабиться после трудовой недели, и в один из выходных – это было необходимо для его души. И в том, и в другом случае мама вела себя крайне осторожно, не перечила ему ни в чем, готовила вкусные блюда, красиво накрывала на стол, как будто к нам в дом пришел праздник. Она делала это, чтобы отец не рассердился, чтобы ему понравилось все, и в доме не начался бы очередной скандал. К сожалению, очень многие, напившись, теряют человеческий облик, превращаются в зверя, и мой отец не был исключением.
Но сейчас он был абсолютно трезв, и то, что он вытворял, происходило из-за меня.
Я понимала, что очень виновата, но что мне делать дальше, не знала. У меня была проблема, разобраться с которой без помощи взрослых не представлялось возможным, и позавчера я во всем призналась маме. Выслушав меня, она сначала впала в ступор, но, обретя способность говорить, произнесла дрожащим голосом: