Закинув руку за голову, он лежал на диване и выстраивал в податливом воображении карту своего личного рая. Это была далеко не первая карта, которую ему пришлось рисовать в мыслях и мечтах. Самая первая, задвинутая теперь в пыльный закуток чердака памяти, походила больше на фото, чем на карту, – черно-белое фото, какие были в ходу в далекие времена его детства, и представляла его, повзрослевшего и непременно в очках, на фоне полок с книгами. На всех корешках красовалась его фамилия, ему было восемь лет, и он мечтал стать писателем. Его завораживали библиотеки, таинственные тома, в которых могли скрываться любые миры, иногда эти миры были чуждыми, чужими и непонятными, а иногда становились дорогими и близкими, куда ближе, чем скучно-убогая реальная жизнь, которой он жил. Все миры, и далекие и близкие, создавали писатели, и они были такие же люди, как все, но в то же время совсем не такие, и он благоговел перед ними, потому что краски их фантазии расцвечивали его существование, такое же черно-белое, как фотографии образца 1984 года. Вскоре он узнал, что писателем можно стать, как другие становятся космонавтом, сталеваром или директором продуктового магазина – самая почетная и завидная должность в советские времена с их извечным рефреном дефицита. Но ему не было дела до того, к чему стремятся другие; он уже сделал свой выбор. В ту пору он читал взахлеб все, что попадалось под руку, и исписывал целые тетради беспомощными подражательными каракулями. Так продолжалось долго, очень долго, а потом он понял, что настоящий талант – крепость, обнесенная высокой стеной, и он стоит снаружи, у запертых ворот, которые никогда не откроются, сколько ни стучись в них. Потому что любовь жестока и мало любить литературу для того, чтобы она ответила тебе взаимностью.
Это открытие перевернуло его душу, да так, что он едва не сломался, но на помощь, как это обычно и случается, пришел внешний мир, где происходили такие потрясения, рядом с которыми его собственные мечты и его стремления потеряли всякое значение. Несколько лет он потратил на грубую, безжалостную борьбу за существование, а когда наконец достиг кое-какой стабильности, то обнаружил, что контуры его рая стерлись и его надо было создавать заново. Впрочем, на этот раз все было гораздо проще. Он уже понял, что счастье – вовсе не абстрактное понятие, а математическое уравнение, слагаемые в котором каждый для себя выбирает сам. В его личном уравнении присутствовали независимость, деньги, как непременный ее атрибут, и кусок земли в каком-нибудь таком месте, где никогда не падает снег. Мысленно он начертил себе остров, непременно с маяком, море, белый песок и пальмы на берегу. Среди пальм – гамак, над головой квохчут разноцветные попугаи. Теперь карта его рая походила на цветную открытку, на фото из популярного каталога для туристов – красиво до того, что начинает казаться неправдоподобным. И, как это всегда и бывает, мечта разлетелась вдребезги о реальность. По работе, а пару раз и по собственной инициативе он посетил несколько островов и понял, что на самом большом, на самом благодатном из них начинает вскоре страдать клаустрофобией. Ему становилось тесно в замкнутом пространстве острова, и рай мало-помалу ускользал, смещался за его пределы, пока не доходил до финальной точки, до приговора любому раю – «где угодно, только не здесь». Впрочем, море он любил по-прежнему.
