Ритка как всегда опаздывает.
– Долбанные пробки, – падает рядом с Леной на диванчик и скорее тянет из трубочки коктейль, который мы ей уже заранее купили. – Я летела как могла, таксисту весь мозг склевала.
– Бедный, – хихикает Лена, – ему теперь нужна психотерапия.
Мы поднимаем стаканы с мохито и осторожно чокаемся, а потом тянем по глоточку.
– Ирина, правда, что вы с Шаповаловым разводитесь? – Рита вскидывает брови. Думаю, именно ради этого вопроса она так и торопилась на встречу.
– Уже. Сегодня утром развелись, – снова обхватываю губами трубочку, крепко сжав холодное стекло пальцами, чтобы Рита не заметила, как они подрагивают.
– Обалдеть, – качает она головой. – Что случилось? Он тебе изменил?
– Нет, что ты, – едва не закашливаюсь. – Мы просто приняли решение расстаться. Так нам обоим будет лучше.
Рита несколько раз в немом удивлении хлопает ресницами. Знаю, что она шокирована. Девчонки все в шоке.
– Ну и дура ты, Ирка, – выдаёт со смешком.
– Это ещё почему? – смотрю на неё непонимающе.
– Потому что он – владелец сети ресторанов, Ира, крутой бизнесмен, молодой, сексуальный и теперь свободный. А ты – тридцатидвухлетняя разведёнка с прицепом. Такими мужиками не разбрасываются, Ира.
Мне хочется ответить ей, но все слова куда-то деваются. Внезапно в груди образовывается дыра. Странное холодящее ощущение, когда я вспоминаю сегодняшнее утро.
…
– Поставьте подпись здесь, – женщина с высокой причёской и жемчужными бусами на дряблой шее подсовывает мне журнал, прошитый у корешка нитками. – И здесь. И вы тоже.
Потом она ставит галочку и показывает, где расписаться моему мужу. Точнее, уже бывшему мужу. Почти, без пяти минут бывшему.
Ставлю свою подпись, задержав дыхание. Как когда-то задерживала и дрожащими пальцами выводила во время регистрации брака. Гордей тоже расписывается. Молча. На меня не смотрит.
– С этого момента вы официально разведены, – сообщает работница ЗАГСа.
Одно из моих самых болезненных воспоминаний детства – день развода родителей. Когда отец пришёл и забрал чемодан, а мать ушла к подружке заливать горе вином. Мне было двенадцать, а моему брату Ромке шесть. Он плакал и не понимал, что происходит, а мне было страшно находится в два часа ночи с ним вдвоём в квартире, пока наши родители проживали этот сложный день кто как мог.
