– Ещё по одной?
– А давай! – весело откликнулась я.
– Может тебе хватит, Бруни? – ехидно осведомился Угрюмыш.
Вот какой из него Угрюмыш, если он постоянно ехидничает? С тех пор как я послала его в Светлый лес, когда он принёс мне свою секиру и предложил войти в его дом хозяйкой на все руки, так точно.
А чего не понятного? Не хотеть моя замуж! Чего там хорошего-то?! Разве что… ничего.
– Тебя не спрашивала, Грюми, – язвительно отозвалась на насмешку.
– Глупая! – фыркнул гном. – Я же о тебе забочусь!
– Я тебе никто, чтобы ты это делал! – отрезала и махнула сразу из кувшина.
Ох! Ну и крепкую же настойку делает мамаша Носатого!
– Тебе ещё принести? – заботливо спросил тот самый Носатый, он же Нос.
– Давай! – кивнула, вопреки всякому здравому смыслу.
Ещё один «горячий» претендент на мою правую руку, ногу и свободу смылся из виду.
Я поморщилась, так как осталась наедине с Угрюмышем.
Н-да. Это я погорячилась.
– Брунхильда! – вдохновенно начал он.
– И не начинай, Грюми! – резко качнула головой, понимая, что хмель слишком быстро берёт своё.
Золотая секира! Да… Что-то я не подрассчитала. Того гляди, свалюсь из ниши, где мы прятались. Вот будет потеха, если вывалюсь прямо кому-нибудь на стол! Или в руки…
Ох.
– Я для тебя не достаточно хорош, да? – Угрюмыш снова включил язву. – Кого же ты ждёшь? Принца на белой скотине?
– Угу, – покивала, лишь бы отстал.
– Да больно ты ему нужна! – вскрикнул он.
Благо внизу в таверне, принадлежащей мамаше Носа, было и так шумно, чтобы кто-то обратил внимание на наше скрытое от чужих глаз убежище.
– Да я всем нужна! – не согласилась спьяну.
Неприятно признавать, но кажися, Грюми был прав. Голова стала такой лёгкой и шальной! До такой степени, что задница почуяла назревающие приключения.
– А докажи! – с жаром потребовал Угрюмыш. – Давай спор! Тыщу золотых, если сможешь захомутать первого, кто сюда войдёт! Да так, чтобы и предложение сделал и в любви признался!
– А срок? – прищурилась.
– Неделя!
– Месяц! – отрезала.
Ой, чё творю-то?
– Пусть будет месяц, – неожиданно покладисто согласился гном.
– И не тыща, а пять! – возмутилась во мне прижимистая гномка. – А лучше десять!