Скрип двери – резкий, цепляющий за нерв, словно кто-то невидимый намеренно хотел испортить настроение с самого утра. Я толкнула тяжелую деревянную створку, и мастерская будто вздрогнула, расправила плечи под высокими, потрёпанными балками. Свет ещё лениво пробирался сквозь огромное окно, где переплёт рассохся и трещал, как старик, жалующийся на погоду. Я щёлкнула выключателем. Лампа над рабочим столом вспыхнула, разогнала сонную полутьму – этот свет всегда был чуть грязноватым, желтоватым, не спорил с солнечным, а скорее подыгрывал ему, добавляя ностальгии.
Я ступила на паркет, вытертый, местами с пятнами ниток, краски, даже каплями клея, и мне казалось, что пол хранил все разговоры, все страхи, все ссоры, что когда-либо звучали в этих стенах. Мастерская пахла хлопком, растворителем, кое-где – кофе, который мадам Шанталь варила на старой плитке, запах лавандового крема цеплялся за запястья. Прохлада гуляла, щекотала мои голые лодыжки; даже летом здесь всегда было чуть холоднее, чем нужно, но я уже привыкла к этому капризному сквозняку.
Я открыла окно – рама была тугая, шершаво скользила под ладонью, в трещинах застрял прошлогодний пух. За стеклом – тихая улочка, ещё не проснувшаяся, мостовая блестела после ночного дождя, кошка пробежала за мусорным баком, чёрная, с белой лапой. На подоконнике – фиалки в глиняных горшках, у одной сломан лист, я подняла его, потрогала – мягкий, прохладный, как папина ладонь во сне. Стопка выкроек с надписью «Не трогать, это Клара» – я хмыкнула, будто Клара могла запугать кого угодно этим почерком.
Медленно, почти замедленно, я разложила инструменты на столе: старинные ножницы с гравировкой – буква «Ш» на ручке, фарфоровая игольница с трещиной, потертый кожаный стул у окна, на котором я иногда засыпала после долгой ночи. Я провела пальцем по столу, ощутила вмятины, шершавость, следы чужих жизней. Катушки, пуговицы, бисер – всё на своих полках вдоль стен, но порядок здесь был условным, вещи жили своей жизнью, перемещались незаметно, как мысли в голове.
Я посмотрела на иголки. В детстве они казались мне змеями, опасными, холодными, готовыми укусить. Мама смеялась, потом раздражалась, потом просто махала рукой. Теперь иголки – мои союзницы, но иногда всё равно дрожь пробегала по пальцам, когда остриё касалось кожи. Забавно – страхи не исчезали, они просто меняли форму.
