Окончание университета ознаменовалось для меня событием хотя и ожидаемым, но все-таки неожиданным и ошеломляющим: комиссия по распределению обозначила для меня рабочим местом школу в деревне. Это как первый осенний снег: все знают, что в середине октября он непременно выпадет, липкий, назойливый, затягивающий дорогу скользкой пленкой, и все на дороге будет не так, как надо, неуправляемые машины начнут метаться, как стая испуганных кур, пытаясь увернуться, кудахча тормозами и разбрасывая пучки перьев-хлопьев, если увернуться не удалось, – все знают, но большинство не заботится заранее сменить резину или хотя бы не выезжать в этот день на своем драндулете, а воспользоваться автобусом, например.
Вот так и я: знала же, что будет распределение, и будет деревня. И нужно было просто выйти замуж, чтобы деревни не было. Полгода назад! Срочно!!!
Не озаботилась. Не вышла. Не взяла примера с деревенских девушек, начавших решать матримониальные вопросы еще пять лет назад, буквально с первого дня заселения в общагу. В нашу классную университетскую общагу, построенную на газпромовские деньги, два новеньких корпуса по двенадцать этажей каждый с огромными рекреациями, с жилыми секциями в две-три комнаты, дополненными кухней, туалетной и ванной комнатами. Еще не успев перезнакомиться как следует, мы – городские дурочки – впали в культурную кому, став свидетелями странной сцены.
– Ты к Андрею не подходи, с ним Верочка Штайн ходить будет, – громко прошипела одна деревенская барышня другой.
– К кому хочу, к тому и подхожу, – объявила другая опять же шепотом, но чудесная акустика аудитории подхватила шепот, усилила его многократно и залила в уши всем, кто захотел услышать.
«С ним ходить будет»… Господи, где, в каком русском языке люди, в смертном бою взявшие филфак, нашли такую фигуру речи?
Андрей, бывший тут же, покрылся даже не красными, а какими-то синими трупными пятнами и уткнулся в книгу, а Верочка Штайн ощерила свои мелкие зубки в победоносной улыбке.
Каюсь, но эту самодовольную улыбку, обозначившую безраздельное пользование чьей-то молодой жизнью, я ей простить не смогла: ближайшую университетскую дискотеку проводили в рекреации общежития, и вот там-то я пригласила Андрея на белый танец, опередив Верочку, долго и медленно идущую из другого конца рекреации к, якобы, отвоеванной добыче. Верочка затормозила, но вмешиваться не стала, видимо, посчитав, что я просто не знаю законов общаги, когда другим девочкам нельзя танцевать с забронированным на всю оставшуюся жизнь парнем Верочки.
