Пролог. Последние секреты Мазарини
Март 1661 г. Париж. Дворец кардинала
Колоннаду внутреннего двора
Лувра огласило гулкое эхо от грохота колёс, топота конских копыт и громкого
сигнала фанфар. От парадного крыльца отъехала золочёная карета, запряжённая шестёркой
лошадей под голубыми чепраками с вышитыми на них золотыми лилиями. За
королевской каретой следовал кортеж из двенадцати дворян свиты короля, а
замыкал эту процессию отряд из двадцати мушкетёров, в тёмно-синих мундирах и голубых
плащах с серебряными крестами.
Король отправился в
кардинальский дворец, чтобы лично навестить первого министра, чьё здоровье резко
пошатнулось, а в последние дни ухудшилось настолько, что внушало серьёзные опасения
не только врачам, но и самому кардиналу. И хотя пешая прогулка из Лувра во дворец
Мазарини занимала всего несколько минут, в этот раз визит короля был
официальным, и требовалось строгое соблюдение придворного этикета. Да и талый
снег после проливных дождей поздней весны утопил парижские улицы в непроходимой
грязи, а посему, отправляясь куда-либо, следовало помнить о сохранности и
чистоте своей обуви. Верховая прогулка не представлялась возможной
альтернативой, так как появиться у постели тяжело больного в кавалерийских
сапогах Людовику не позволяло ни личное уважение к кардиналу, ни осознание
того, что эта встреча могла оказаться последней.
Всё время пути маркиз дю
Плесси-Бельер, единственный из приближённых, кого Людовик пригласил ехать
вместе с ним в карете, чувствовал напряжённость в молчаливом внимании к себе. Не
проронив ни слова, король то и дело бросал в сторону маркиза взгляды, в которых
сквозили горечь и желание излить душу. Догадываясь, что причиной тому была цель
их поездки, маркиз не спешил начать разговор. За те несколько лет, которые он
провёл рядом с королём, он успел изучить его характер и привычки, и не раз
отмечал тягу к замкнутости. Отчасти Франсуа-Анри было понятно, отчего Людовик
не спешил делиться с кем-либо переживаниями и сокровенными мыслями. Да маркиз и
сам был готов обсуждать серьёзные вопросы только после того, как сам тщательно анализировал
их. На откровенность даже с самым близким ему человеком - его старшим братом -
он решался крайне редко, но и тогда это была не беседа, а скорее попытка рассмотреть
вопрос со стороны собеседника. Теперь же, глядя на сидящего напротив него
короля, маркиз взвесил все известные ему факты и пришёл к выводу, что на душе у
Людовика царило смятение, как это бывало, когда от него ждали принятия важного
решения, и он не был готов делиться своими переживаниями.
