Когда тебе хочется плакать, это не всегда возможно. Выплакаться так, чтобы получить хоть какое-то облегчение, – это роскошь. То же самое относится к песням и смеху, к нашептанным другу на ухо признаниям.
Я всегда принимала такую ситуацию как должное. Да и откуда мне было знать, что в мире, где я когда-то жила, даже пожелание доброго дня может вызвать невообразимую катастрофу?
По щеке скатилась одинокая слеза. Я уставилась в окно второго этажа в доме, где мы временно обитали. Внизу, по вымощенной булыжниками мостовой, неторопливо шла молодая пара. Чуть старше меня. Вернее, меня восемь лет назад. Сильно загорелая девушка блистала красотой, хотя в чертах ее лица не было ничего особенного. Нет, просто она знала, как выглядит в глазах спутника. Юноша – не менее загорелый – ласково держал ее за руку. Не останавливаясь, он заглянул в глаза подруги, поднял ее руку и поцеловал с готовностью подставленные пальцы.
Что они чувствовали?
Я вытерла слезу, закрыла глаза и представила. Солнце ласкает мои каштановые волосы, крупные локоны подскакивают с каждым шагом. Пальцы созданного моим воображением безликого мужчины слишком крупные, чтобы уютно расположиться между моими. Но, пока он держит меня за руку, я не ощущаю неудобства от широко расставленных пальцев. Я чувствую лишь касание его кожи. Бессознательно я с радостью повторяю его движения. Неожиданно руки>́ касаются теплые, знакомые губы. Я отвечаю улыбкой.
Звук приближающихся шагов Мэрилин вырвал меня из наваждения. Я еще раз промокнула глаза, чтобы не оставить ни малейшего следа слез. Мэрилин и так переживала за меня, нельзя, чтобы она заметила грусть. Я закрыла окно, и мы остались наедине.
– Ты в порядке? – останавливаясь рядом, спросила Мэрилин. Ее рука, влажная и прохладная, как и моя собственная, коснулась моего лба.
– Все отлично. – Я широко улыбнулась и пожала плечами, словно и представить не могла причину для грусти. Мне часто пригождался актерский талант. Я не всегда использовала его по отношению к сестрам, но порой ничего другого не оставалось.
