1. Пролог
Тёплый весенний ветерок беспечно игрался в пушистых волосах сидящей во дворе девушки. Инвалидная коляска, служившая ей креслом, была развёрнута к озеру, воды которого безмятежно покоились внизу, укрытые изумрудной зеленью черёмухи. Листва деревьев тихонько шелестела, словно перешёптываясь между собой. Вокруг царило умиротворение и покой. Девушка, держа на коленях, укутанных клетчатым пледом, альбом, что-то задумчиво рисовала, время от времени поднимая взгляд в небо.
Оно было затянуто белёсыми тучами, вольно проплывающими на синих просторах, и попутный ветер гнал их вдаль. В редкие мгновения в ясных голубых глазах художницы мелькала странная тьма, заволакивая взор пеленой печали. Ею вновь овладевали воспоминания, далеко не самые приятные. Те, что она прятала в своем подсознании долгие годы, боясь, что если вдруг дать им волю, они затопят ее душу холодом.
Но вот она встрепенулась, вскинула встревоженные глаза на равнодушные тучи, взиравшие на нее с высоты, и тонкие пальчики, сдавив грифельный мелок, начали неистово бегать по бумаге, перечёркивая рисунок, а тело сотряслось от рыданий, самовольно вырвавшихся на волю.
— Ненавижу! Ненавижу! Будьте вы прокляты, звери! Все! Все вы будьте прокляты!!!
На этот крик, подобный последнему стону издыхающего зверя, из двери, ведущей в дом, выбежала её сестра. Кинувшись к рыдающей Марине, она присела перед ней на колени и попыталась обнять. Но та не давалась, то ли стыдясь своей слабости, то ли просто желая вновь остаться наедине с собственным кошмаром.
— Тише, Мариш, тише, родная моя. Я здесь, с тобой, слышишь? Я никому не дам тебя в обиду, родная. Успокойся… ну же, моя хорошая...
Юля огромным усилием смогла-таки забрать у художницы грифель. Крепко обняв содрогающееся тело сестры, девушка прижала ее к себе, неистово поглаживая по волосам.
— Почему, Юля? Почему… это произошло… со мной? — спустя немного времени, справившись, наконец, с атакующим не впервые приступом паники, прошептала Марина, пряча голову на плече младшей сестры.
Юлия до скрежета тиснула зубы, до боли, чувствуя тот бессильный гнев, что пожирал ее каждый раз, как она видела страдания Марины.
