Плохо прилегающие щетки размазывали грязную жижу, летевшую на лобовое стекло не нового автомобиля-внедорожника с мартовского московского асфальта. Тусклые придорожные фонари расплывались на полосках воды, оставляемых «дворниками», плоскими тусклыми звездами, как с детских аппликаций. В машине сидели двое: мужчина и женщина. Мужчина был похож почти один в один на американского актера, главного персонажа фильма «Пианист», он улыбался, скорее даже если бы не его природная интеллигентность, которая не позволяла ему этого сделать, можно было бы сказать, что он ухмылялся с некоторой степенью самодовольства. Женщина, сидящая рядом с ним, была роскошна, правда, не по представлению середины нулевых годов, а лет этак на сто раньше. Распущенные белые длинные волосы, начесанные в пышную гриву, правильные черты лица, высокая грудь выдавали, несомненно, породу, ведущуюся незримым образом от Клеопатры и Елены Прекрасной, породу смертельную для окружающих, попавших так или иначе в круг достижения их влияния. Все соприкоснувшиеся с ними должны были подчиниться или исчезнуть, погибнуть или испариться. Глаза женщины, если бы удалось заглянуть в них при освещении более достойном, чем в данный момент, например, в свете софитов, оказались бы радикально зеленого цвета. Но сейчас их лучезарный цвет был не виден, так как она вытирала согнутым указательным пальцем слезы, собирающиеся в их уголках.
– Зуфар, я не понимаю, как это получилось… мы с тобой прожили почти семь лет – и ничего. А сегодня я узнаю, что я беременна. Да, ты мой муж, но я люблю тебя как брата, я люблю тебя как человека. Но я не люблю тебя как мужчину! Я не понимаю, когда и как это произошло? Мы же почти не занимались любовью, а если это случалось, мы всегда прерывались перед окончанием. Ты хороший человек, хороший врач, но почему именно сейчас? – продолжая вытирать слезы, спрашивала женщина.
