От автора. Все действующие лица в этой книге, за исключением известных исторических фигур, – вымышленные. Их высказывания, в том числе и высказывания героини, от лица которой ведется повествование, являются их личной точкой зрения и, разумеется, не претендуют на то, чтобы быть истиной в последней инстанции.
Нет у меня для вас ни слова,
Ни звука в сердце нет,
Виденья бедные былого,
Друзья погибших лет!
Быть может, умер я, быть может –
Заброшен в новый век.
А тот, который с вами прожит,
Был только волн разбег,
И я, ударившись о камни,
Окровавлен, но жив, –
И видится издалека мне,
Как вас несет отлив.
В. Ходасевич
Где начало того конца, которым оканчивается начало?
Козьма Прутков
Меня охватило состояние полного покоя, когда я сверху рассматривала свое тело. Вернее тел было несколько, и мое ничем не отличалось от других.
Внизу были две разбитые машины и тела…
Ощущение легкости толкало меня к свету, от которого исходило тепло и любовь. Я ощущала, что могу двигаться в пространстве. Между мной и светом был длинный туннель. И вдруг я увидела карту жизни. Она была необычной, круглой, и плохие поступки там переплетались с хорошими. Причем хорошими считались те, которые совершались без всякой мысли о вознаграждении, а плохими те, что делались умышленно. Перед тем, как войти или, правильнее сказать, влететь в туннель, я в последний раз взглянула на свое бренное тело. Оно было безжизненное и чужое, и расставание с ним не приносило боли. Оно уходило в прошлое, а впереди был свет. Уже подлетая к нему, я услышала голос:
– Твой путь не окончен – возвращайся.
Голос не предлагал, он настоятельно требовал – возвращайся. Я открыла глаза. Вокруг белые стены и люди. Чужие люди… Они говорили обо мне. Я слышала обрывки фраз: «появился пульс… она открыла глаза… дышит… жива…» Мне хотелось встать, но тело не слушалось, оно было тяжелым, неподвижным. "Который час?" – собрав все силы, спросила я у людей, которые были рядом. "Без двадцати двенадцать", – ответил мне стоявший рядом мужчина, и обращаясь к кому-то другому, повторил: "Слава Богу, жива". Прошло больше двух недель после аварии. К этому времени я осознала, что из людей, сидевших в двух машинах, я единственная осталась в живых. Это было чудо. Из машины, которая уже практически не существовала, меня достали с сотрясением мозга. И едва я пришла в сознание, в тот же день выписали из больницы, объяснив, что лежать можно и дома. Болей я почти не ощущала, но собственное тело казалось мне тяжелым и неуютным. В голове все время кружились строчки Тарковского: